И все стало повторяться, как в дурном сне: Виктор остался у двери, она сняла босоножки, легла под простыню, натянула ее до подбородка.
Виктор лег на свое место.
Закинул руки за голову, стал смотреть в потолок.
– Знаешь, Лика, ничего у нас с тобой не будет.
– Почему?
– Потому что я не могу. В том смысле, что я не должен этого делать. Я не хочу изменять жене.
– А вчера что было? Не измена?
– Вчера? Вчера ничего у нас с тобой не было.
Лика засмеялась.
– Ну и ладно. Ну и не делай ничего.
– И что? Мы так вот и будем лежать и ничего не делать? Я так не могу.
– Смотри, это делается просто.
И Лика нырнула под простыню.
Через мгновение у Виктора на лице появилось выражение полного ужаса.
С ним такого еще никогда не было, он сначала даже и не понял – что это? А когда понял, то просто окоченел от страха.
– Але, гараж! – сказала Лика из-под простыни. – Первый раз, что ли?
– Первый.
– Да ты что?
– Я думал, врут. А это и вправду бывает.
Виктор застывшим взглядом смотрел в потолок. Собственно говоря, реакция его была нулевой. Просто окоченел, и все. Лежал и тупо ждал, когда само собой произойдет неизбежное…
Лика вынырнула из-под простыни, легла рядом. Убрала прядь волос со вспотевшего лица.
Потом они лежали молча. Время от времени вскидывали простыню, и она надувалась пузырем. Им было жарко.
– А у тебя девять пальцев на ногах, – сказала Лика. – А на руках – десять. Сколько вместе?
– Девятнадцать.
– Еще один между ног. Сколько всего?
– Двадцать.
– Ну вот, а у нормальных парней – двадцать один палец.
– Значит, я ненормальный парень.
– Ненормальный!
И если Виктору не послышалось, то в интонации ее было восхищение.
Он перелез через нее.
– Ты куда?
– Мне надо пописать.
– Я с тобой.
– Посмотреть?
– Нет, пописать.
– Сбежать хочешь? Как вчера?
– Идем, а то я сейчас лопну.
Могу посвистеть
И снова над головой у них было черное пространство со звездами, с Млечным Путем. Виктор поискал глазами спутник, но его сегодня не было видно.
Лика быстро присела и зажурчала.
А он стоял рядом, к ней спиной, но ничего не мог.
– Никак? – засмеялась она.
– Просто я не привык не один это делать.
– Я могу тихонько посвистеть, это помогает.
Она засвистела, а он засмеялся.
И вслед его смеху – упругая струя, которая гасится мягкой травой.
Он смеялся.
А потом оборвал смех, потому что понял – Лика плачет.
Пожалуйста, пожалуйста!Лика горько плакала.
Он обнимал ее за плечи.
– Ничего, ничего. Я себе так сказал – да, измена. Но ведь никто об этом никогда не узнает. А я буду вести себя так, как будто ничего не было. Главное – никогда ничего не рассказывать. Потому что это – жестоко.
Не признаваться, и все. Даже если сильно напьюсь или разозлюсь на нее. И ты, Лика, так сделай. Скажи себе, что ни перед кем не виновата…
– Я не Лика! – зло размазывая слезы, сказала Лика.
– Да! – воодушевился Виктор. – Ты не Лика! Я не Виктор! Это
вообще не мы. И не с нами это было. Это главное, что нужно понять.
И все будет хорошо.
– Я не Лика, ты не понял?
– В каком смысле?
– У меня другое имя, не Лика. На самом деле меня зовут Ия. Только никому не говори, хорошо? Никто здесь об этом не знает.
– Ия?
И снова она плакала. Горько плакала, не капризно, от души.
Виктор лежал рядом на кровати, гладил ее руку, плечо, спину.
– Левана зарезали. Ножом по горлу. Он хотел кричать, но уже не мог. Только хрипел. А когда стал открывать рот, чтобы кричать, кровь пузырями пошла изо рта…
Виктор резко сел на кровати:
– Стоп! Кого зарезали? Кто? За что?
– Левана. За меня. Батал и Засым. За то, что он меня любил, а я его. За то, что он грузин, и ему говорили, не трогай Ию. А он смеялся. И они сказали – зарежем. Батал и Засым если скажут, то сделают. Они просто так не говорят. А он не верил. И мне не верил, что уезжать отсюда надо. Я поэтому к тебе и пришла – уезжать отсюда надо. А то меня зарежут.
И тебя зарежут, они знают, что я к тебе ходила и что ты со мной спал…
– Что? Что это еще такое – зарежут?! А милиция?
– Ихняя вся милиция, смешно даже думать.
– Подожди, ты за этим ко мне приходила?
– Ну. Я же тебя не люблю. Ты мне нисколько не нравишься. Я Левана любила. А к тебе пришла, чтобы ты меня увез отсюда.
– Не нравлюсь?
– Господи, да конечно же! Стала бы я минет делать мужчине, который мне нравится? Да никогда!
– А почему его нельзя делать тому, кто нравится?
– Дурак, что ли? Как он после этого ко мне относиться будет, если я вот так запросто?…
– Понятно, понятно… Что же делать?
– Бежать. Если они сейчас не придут, то день ты продержишься. Когда светло, никто не станет резать. А завтра ночь тебе точно не продержаться. И Астамур с ними, с Баталом и Засымом…
– Как бежать? Куда? У меня же путевка!
– Дурак, что ли?
И снова Виктор упал на кровать, он лежал пластом и ни слова не понимал из того, что она говорила.
– Пожалуйста, пожалуйста!…
Она опустилась на пол рядом с кроватью и начала целовать его ноги.
Виктор страшно удивился. Потому что, когда она целовала то место, где нет большого пальца, получалось, что он есть, только сейчас он у нее во рту…
Беглецы
Ночь. Кабина грузовика. Вокруг – черно.
Виктор и Лика ехали на попутке.
В те времена было такое понятие – “попутка”. Это тот, с кем тебе по пути, и он на машине. Стоит только попросить – и тебя отвезут, не взяв за проезд денег.
Конечно, иногда деньги просили, но таких было немного и про них “говорили”.
Это было самым обычным делом: поднял руку, никаких денег, просто “слушай, друг, подвези до…”. И друг везет.
Черноту над дорогой прорезали фары. Виктор сидел у двери с опущенным стеклом, и ветер развевал его волосы. Посередине сидела Лика, рядом с пожилым шофером.
– Какая ты веселая! – смеясь, говорил шофер.
– А то! В детдоме выросла, – будто хвастаясь, ответила Лика.
– С чего так, в детдоме-то? – опечалился шофер.
– Сдали меня туда. Отчим с матерью.
– А мать куда же глядела?
– Мать? Она вообще не глядела.
– А отец?
– Какой отец? Я в котельной родилась, а там четверо кочегаров, все на одно лицо – выбирай любого.
Виктор мог бы удивиться этому рассказу Лики. Но он почему-то и виду не подал. Сидел и смотрел вперед на дорогу, как будто эту историю он давно уже знает.
– Как тебя зовут-то, веселая?
– Инна.
– Ишь какое имя. В детдоме-то не обижали?
– Все время есть хотела. Еще старшие парни в трусы залезали…
Виктору стало неудобно, что она говорит такое незнакомому мужчине. И удивила ее интонация – так, обычное дело, ну залез в трусы, жалко, что ли…
Он покосился на Лику, но она на него даже не взглянула, как будто его не было в кабине.
Пожилой шофер тоже немного смутился, но Виктор вдруг заметил, как блеснули у шофера глаза. И по-мужски понял: напрасно она это сказала.
Некоторое время ехали молча.
Вдруг шофер спросил, кивнув на Виктора:
– А он тебе кто?
Спросил так, как будто они здесь вдвоем и Виктора с ними нет.