– Мне страшно. – тихо произнесла она, отведя свой взгляд. Мне хотелось взять её за руку, как маленькую, потерявшуюся девочку и отвести домой, к маме. Если бы она мне позволила тогда…
– Я не хочу, чтобы ты возвращалась в лагерь, слышишь?
– Ты не понимаешь, всё не так просто, как ты думаешь! И вообще, – я не могу просто взять и сбежать! Они столько для меня сделали…
«Давай сбежим вместе!» – чуть не выкрикнул я, но вместо этого у меня вырвалось нелепое: «Прости».
– У тебя девушек дома, наверное, целая орава! Я такая дура! – вдруг обиженно выпалила она и вскочила с места.
– Ты с чего так решила, а? – крикнул я ей вслед, натягивая скользкие кеды на бегу.
– Вот зачем я тебе, скажи?! – она резко обернулась, остановившись на месте, отчего я чуть не врезался в неё. – Я никто, понимаешь, и звать меня никак! Бездомная, не образованная и хиппующая девка! Что скажет твоя семья, когда меня увидит?! Что о тебе подумают твои друзья?! Тебе лучше не связываться со мной, Коля. Прости, что втянула тебя во всё это! По моей вине ты оказался здесь!
Мне тут же вспомнились слова моего отца: «Женщины – мастерицы драм без единого повода!» Я и не подозревал, что в 17 лет пойму истинный смысл этих слов.
– Зачем ты наговариваешь на себя, а? Ты что, считаешь меня маменькиным сынком или прилежным мальчиком? Ты правда считаешь, что мнение семьи что-то для меня значит?! И с чего ты вообще решила, что я здесь по твоей вине?
– Семья – это святое! Как же ты не понимаешь! И… и это я попросила наших тебя забрать с той площади! Я хотела тебя спасти от ареста, ведь я понимала, чем это грозит сейчас! – она едва не плакала, когда произносила последние слова, а я просто не мог поверить своим ушам. Моё негодование сразу сменилось осознанием произошедшего. В голове как лампочка зажглась.
– Погоди, погоди… – залепетал я, подняв ладонь вверх. – Это значит, что ты меня просто взяла – и похитила? Вот это да… Я что, теперь, кавказский пленник?! – я смотрел на неё и смеялся, отчего Маша глядела на меня с недоумением, скрестив руки на груди.
– Ты дурак, а не пленник! – обиженно выпалила она, убирая мокрую чёлку с глаз.
– Постой, почему кавказский?! – не унимался я. – Ялтинский же! – я разразился новым приступом смеха. В душе я ликовал.
– Да ну тебя! – она поспешила уйти, но я настиг её. Она попыталась что-то мне сказать, но я уже целовал её, обхватив ладонями её замёрзшие щёки. Никогда в жизни я не целовал так жадно, напористо и нежно. Я целовал её, как в последний раз.
– Нам пора уходить… – прошептала она мне, едва я смог оторваться от её губ. – Но тебе нельзя в лагерь. Из-за этого. – она дотронулась до моей нашивки на локте. – Не хочу, чтоб у тебя были проблемы. Гром от тебя не отстанет…
***
Когда мы дошли до трассы, то небо окрасилось в розоватый оттенок, а птицы вокруг шептали о скором рассвете. Всю дорогу мы крепко держались за руки, а в голове проносились сотни тысяч мыслей без остановки. Я был счастлив и несчастлив одновременно. Я понимал, что близится наше с ней расставание. У нас не было совместного плана, у нас были только мы. Когда Маша начала ловить попутку для меня, выставив вперёд руку с большим пальцем, поднятым вверх, то я молился, чтобы ни одна машина не остановилась. Но у жизни был свой план.
– Встретимся у подножия Кошки через год… – шептала она мне, уткнувшись лбом в мой. – Ровно через год, понял?
– Только вернись домой. – шептал ей я, не в силах разжать свою руку.
– Я уже вернулась домой, когда встретила тебя.
Это были последние слова, которые я услышал из её уст. Тогда они отозвались в моём сердце трепетным стуком, а сейчас они отзываются лишь болью.
Через год она не пришла. И не через два, и не через три…
Я десятки раз задавал себе один и тот же вопрос: «А что было бы, если бы я остался с ней?» Чуть позже я задался уже другим вопросом: «Неужели моя роль в её жизни была сыграна летом 1979 года?» Но жизнь не всегда удостаивает нас ответами на все наши вопросы. Говорят, что Бог может дать свой ответ. Но я долгие годы не был верующим, да и для подростка 17-ти лет Бог – это выдумка, сродни Санта Клаусу. Для меня и любви тогда не существовало. Пока я не встретил её.
После нашей встречи с Машей я очень изменился. В тот день ей удалось меня «приручить» и снять повязку с моих глаз. Даже собственная мать меня не узнавала. «Ты что, встретил миссИю в ту ночь?» – шутя, спрашивала она. В каком-то роде она была права. На примере случившегося с Машей я научился тогда ценить то, что имею: семью, образование и свой дом. Только зачем мне всё это без неё? Мне лишь остаётся жить и помнить, пронося сквозь года воспоминания о той ночи. Но зачастую память ранит похуже любого огнестрельного оружия. И без шанса вынуть пули.
Мне интересно, что же вынесла Маша из нашей встречи, вернулась ли домой, помирилась ли с мамой, кем она стала... Помнит ли она обо мне? Что-то мне подсказывает, что такое приключение забыть невозможно.
Даже спустя годы я не могу забыть её широко распахнутых зелёных глаз, солёный привкус её поцелуя в море, шум тёплого прибоя и слова: «Я уже вернулась домой, когда встретила тебя». А я словно потерял свой дом. Я словно навсегда остался «Ялтинским пленником».