— Извините, Виктор Николаевич, мою невыдержанность. Но я не мог иначе с этим мальчиком из редакции.
— С мальчиком?! — удивился Ершов. — Да ему не менее тридцати.
Платонов развел руками:
— Вот это и страшно! В его годы Дмитрий Иванович открыл периодический закон химических элементов. Маркс был доктором философии. Коперник совершил целый переворот в естествознании. Пастер заложил основу для развития медицинской микробиологии и учения об иммунитете. Гайдар в восемнадцать лет командовал полком. Куда мы идем? Просто ужасно!
— Кузьма Петрович, — попытался усовестить Ершов, — не может же мир обходиться и без посредственных людей!
— Пусть так! Но посредственные люди должны заниматься посредственными делами. Не лезть со своим уставом туда, где ничего не смыслят.
— Но и мы допускаем ошибки.
— Имея мужество их признавать! Как-то в одном разговоре я не к месту ввернул о солях цинка, считая, что Еловский завод будет производить и корд… Что вы думаете? Меня сразу же обвинили, бог знает в чем. А ведь, казалось, не за свое дело никогда не берусь…
Ершов повернулся к Кореневу:
— Боюсь, что Дмитрию Александровичу не очень весело, когда только и говорим о его стройке?
— Напротив, — заверил Коренев. — Стройка внесла в мою жизнь что-то новое, еще самому не понятное до конца.
— Но вы уже влюблены в нее?
— Если бы так! — И Коренев откровенно вздохнул.
Это признание показалось Ершову интересным. Как правило, каждый строитель с пеной у рта защищает свое детище. С кем ни встречался Ершов в Еловске, ему всегда хотелось знать личное отношение человека к тому, что он делает.
— Я не совсем вас понял, Дмитрий Александрович.
— Нетрудно понять. Самого раздирают противоречия, которые бытуют вокруг нашей стройки, — ответил Коренев. — Прежде всего меня волнуют судьбы и думы строителей. Как не говорите, а человек привык определять саму жизнь по достаткам и недостаткам. Привык обобщать. Да и представление наше о Родине неразрывно с работой и жизнью города, предприятия… К сожалению, по тем беспорядкам, какие сейчас характерны для Еловска, многие судят в целом о нашей жизни. Вы понимаете — в целом? Это и плохо! Ну, а к писателям у меня свои претензии.
— Так, так! — ухватился Ершов. — Прошу!
Коренев не заставил ждать:
— Недавно занялся я своего рода социологическими исследованиями. Разумеется, громко сказано. И вот вам, пожалуйста: почти девяносто процентов строителей Еловска с высшим и средним образованием. Живем не в двадцатые и тридцатые годы, когда люди шли на стройки в лаптях, с лопатой и тачкой… Не длинный рубль — романтика молодых. Им подавай Рембрандта и Чайковского, Плисецкую и Моисеева, Глинку, Шаляпина. Они и в Москву едут не с тем, чтоб потолкаться по ресторанам и магазинам. Им надо попасть в музей Ильича и в Большой театр, на Выставку достижений народного хозяйства и в Ленинскую библиотеку… В Праге прельщает не столько знаменитое пльзенское пиво, сколько великолепное древнее зодчество… А писатели наши обязательно откопают подонков на каждой стройке.
— Наверное, потому, что и без подонков у вас не обходится, — возразил Ершов. — Вы давно на партийной работе?
— Нет. В прошлом я педагог.
— Тянет к ребятам?
— Тянет.
Видимо, в подтверждение сказанного, Коренев чуточку помрачнел и ссутулился. На самом же деле крылось за этим другое: докладная записка не вызвала восторга у Ушакова, особенно та часть, где руководство стройки настаивало на «круглом столе». Просило привлечь к разговору в крайкоме не только строителей, проектировщиков, но и ученых.
— А это еще зачем? — не дочитав докладную, спросил Ушаков почти грубо. — Другими вопросами следует заниматься.
— Извините, но пора бы и мне знать, что творится и что надо делать в своем хозяйстве.
Ушаков не остался в долгу:
— Туманно, туманно вы про хозяйство… Кажется, и на бюро еще вас не утвердили…
Будь это сказано месяц назад, Коренев, не задумываясь, покинул бы стройку. Когда-то Ушаков помог без проволочки вернуть партийный билет, помог с работой… Ну и что же теперь?! Думать одно, а делать другое? Кривить душой, терять совесть? Месяц назад подобное заявление Ушакова прозвучало бы лишь оскорбляюще. Но, окунувшись в дела, обсудив с Головлевым весь ход строительства, Коренев убедился и в частичной вине Ушакова. Ошибки еще исправимы… А если сегодня подаст заявление он, завтра другой, то к чему это все приведет? Нет! Здесь дело не личное, а партийное, государственное. Не прав он, Коренев, накажи. Прав — признай и свою вину, выслушай горькое: