— Да, да, — сказал он, — и вам достается. — Он не хотел ворошить прошлого, спрашивать: что, почему и как? Если вернулась в Солнечногорск, значит, так надо.
А она, наоборот, впервые о службе, заботах:
— Вы по делам, конечно, в командировке? У вас так много работы, я представляю. Нет, даже не представляю всю сложность вашего положения…
— А что будешь делать? — Никому никогда не жаловался, а ей сказал: — Бывает сколько угодно: хвост вытащишь — нос увяз, нос вытащишь — хвост увяз. А надо везде поспевать, дорогая. Ксения Петровна. Край наш по территории равен двадцати областям европейской части Союза.
Собственно он не блеснул, говорил заурядные вещи. Но так уж ему казалось, что только Ксения Петровна способна его понять. Понять, как человека, который прежде всего для нее человек со всеми его достоинствами и недостатками. Такой, как сотни и тысячи окружающих, но чуточку ближе других, понятней. И она, кажется, поняла его так, как хотелось ему:
— Вы устали? Огорчены своей поездкой?
Он не спешил с ответом. За окном мелькали заснеженные поля, перелески, телеграфные столбы. Слегка опустив голову, ответил:
— Подумайте сами: сотни гектаров хлеба попали под снег. Как не спешили, убрать не успели.
Он не добавил, что незамедлительно вытащит на бюро Лылова, будут оргвыводы, будут…
— Народное добро! К нему относиться надо так бережно, как не относимся мы к себе, — сказал с твердостью и посмотрел ей в лицо. Кожа лица показалась ему слегка матовой, без единой морщинки, чуть бледной. Над верхней губой тот самый едва заметный пушок, о котором прекрасно так говорил Толстой.
— Я все хотела спросить и не решалась.
— Да, да, — обрадовался он, — пожалуйста!
— Неужели нельзя ничего сделать, чтоб цементная пыль не засыпала наш город?
Пусть это не то, о чем бы хотелось с ней говорить. Но не могут они молчать о том, с чем рядом живут. Он уже думал и о Солнечногорском цементном… Немало жалоб в крайкоме, на этот завод, на химкомбинат… Вопрос хотелось поставить шире, связать с охраной природы, вынести на сессию краевого Совета. Но тогда, эпидемией гриппа, вспыхнет вновь дискуссия о Байнуре. Поэтому сам он внес предложение заслушать некоторых руководителей на заседании исполкома краевого Совета, заслушать принципиально, кого следует наказать, не взирая на лица.
— В этом вас обнадежу. Будут, приняты меры и скоро.
— Скорей бы, — сказала устало она.
А он испугался, что им уже не о чем говорить. Он мог бы ей рассказать, как дважды звонил, как пришел на свидание, а наткнулся на свою бывшую машинистку. Сейчас смешно, а тогда пережил черт знает что. И вообще, в его делах, в его повседневной жизни ему не хватает ее.
— На севере холодно? — спросила она скорее всего беспричинно.
— Холодно, — подтвердил он. — Охотники готовятся белковать, снаряжаются за соболем. — «Ей очень пойдет высокая шапка из соболей», — сказал он себе.
Она замолчала, а Виталий Сергеевич мучительно думал, чего не хватает обоим. И тут же решил, что Ксении Петровне — хорошего настроения, а ему ее особого, задушевного смеха, улыбки.
Поезд помчался через железнодорожный мост. Как тени, замелькали сплетения ферм. Но Виталий Сергеевич не спускал с Ксении Петровны глаз. Он видел ее лицо, то освещенное, то затененное, и не знал, когда же оно прекрасней. И его с новой силой охватило желание быть иным для нее, чем все остальные, быть вне сравнения с тем же Ершовым, книги которого она хранит так бережно…
…Но неужели она поняла его мысли, услышала их или же только поймала взгляд на себе. Брови ее вдруг поднялись удивленно, глаза посмотрели в упор, оттолкнули. Волнение сделало лицо Ксении Петровны еще красивее.
— Значит, послезавтра вы уже дома? — сказал он с тайной надеждой на будущую встречу.
— Да! — сказала она облегченно.
— Не пора ли нам пообедать?
Глаза ее сузились и посмотрели в щелки густых ресниц, на лицо набежала улыбка и тут же растаяла.
— Виталий Сергеевич, что вы?! — почти упрекнула Ксения Петровна. — Через тридцать минут я буду в городе шахтеров!
Он едва не стукнул себя в лоб кулаком:
— Утюг я! Разговорами накормил!..
А она рассмеялась тем заразительным смехом, который так ему нравился. Но рассмеялась совсем по другому поводу: она выиграла во времени, теперь никуда не пойдет, поезд стоит всего две минуты, пора собираться…
— Утюг!..
Он ругал себя нещадно, но ругал без злобы. Все у них впереди, все наладится. Залог тому — ее прежний, веселый смех.
К концу рабочего дня Виталий Сергеевич был в Бирюсинске. И снова испортилось настроение. Из шестисот крупных и средних промышленных предприятий план третьего квартала не выполнил прежде всего комбинат нефтехимии, на котором занято почти сто тысяч рабочих. Неизвестна причина, но дважды звонили из Москвы. Почему-то вспомнился сразу и тот разговор, который так ловко подстроил Крупенин. Крупенин одним выстрелом убил двух зайцев: заставил его, Ушакова, взять под личный контроль Еловскую стройку и теперь уж любыми путями защищать ее от нападок инакомыслящих.