— Я пришла с вами поговорить, как женщина с женщиной. — Тамара Степановна считала, что именно такое начало является ключом к любому, даже самому заскорузлому сердцу. — Скажите, милая глупая девочка, ну что вы нашли в человеке, который на четверть века старше? Мы же годимся в родители вам.
Теперь уже Ксения Петровна рассматривала ее с любопытством. Перед ней была крупная крашеная блондинка. Лицо правильное, аккуратный, чуть вздернутый нос, большие открытые серые глаза и в то же время упрямая складка у рта, над верхней губой, как у тюленя, седые ворсинки, над переносьем тяжелые брови.
Тамара Степановна думала, что женщина перед нею расплачется, начнет утверждать, что ее соблазнили, станет просить прощения, в оправдание обратит весь гнев на Ушакова, выдаст его с головой… А та спокойно и даже враждебно сказала:
— Представьте себе, ничего не искала.
— Ничего! — Тамара Степановна тяжело опустилась на стул. — Но вы же… Вы были с ним в связи…
Она говорила еще что-то, а Ксения Петровна только теперь вспомнила, что давно питала неприязнь к этой женщине. Она наблюдала за ней раза три или четыре и все на премьерах. Эти и подобные важные дамы всегда сидели в первом ряду. От них веяло чем-то казенным, холодным, и приходили они не ради искусства, а ради того, что в театре премьера и им рассылали билеты на просмотр. Они считали себя культурными и понимающими театр. Но никогда их лица не трогала откровенная радость за постановку, за успех того или иного актера, они боялись лишний раз ударить ладонь о ладонь, а там, где было уже невозможно не аплодировать, последними начинали, кончали первыми… снисходительно…
Так вот кто был перед ней!
Если минуту назад Ксения Петровна и считала себя в какой-то степени виноватой перед этой женщиной, то теперь, не понимая почему, сочла себя отомщенной… А собственно, в чем виновата она? В том, что сама обманулась?! Правильно! Ей опротивела та закулисная жизнь, которую создают не столь актеры, сколько поклонники от Игоря Петровского — любителя балеринок, до «ценителей искусства», любящих дичь покрупней… Она, действительно, увлеклась импозантностью Ушакова, он ей показался человеком не от мира сего. Человеком, которому достаточно сказать одно слово, чтоб сделать другого счастливым или несчастным. А он такой, как и все, обыкновенный: с двумя руками, двумя ногами, с двумя «ухами»… И во лбу-то не семь пядей. Теперь даже смешно. Нет, не самое страшное то, что перед нею его жена, страшно в своих же глазах утратить достоинство, разочароваться…
— О какой вы говорите связи? — спросила Ксения Петровна, не совсем понимая свою необычную гостью.
— Вам лучше знать, — ответила с желчью Тамара Степановна. — Он признался во всем.
— Тогда зачем вы здесь?
— Я хочу подтверждения его слов.
— Каких?
— Что вы были его содержанкой.
— И это он вам сказал?
— Иначе зачем он вам нужен?
— Ну это уж слишком!
Ксения Петровна хотела выставить за дверь свою гостью. Но та не просто пришла выяснить отношения, та жалила больно и беспощадно, бездумно и грубо. От таких приходится защищаться их же оружием:
— Значит, его признания вам мало?! Я могу подтвердить: он действительно изменял вам… Он даже квартиру помог мне заполучить. Не знаю, как поступила бы я на его месте, будь у меня такая жена…
— Достаточно! Вам это дорого будет стоить!
— Совершенно верно. Идите к директору или администратору, пожалуйтесь на меня, скажите, что я обольстила вашего малого…
— И вы еще издеваетесь?
— А лучше всего к профоргу. Это классический способ удержать неверного супруга около себя.
Тамара Степановна побагровела, почти выкрикнула:
— Он не муж мне больше!
— И зря…
Ксения Петровна вздохнула, а Тамара Степановна поняла, что разговор их принял не то направление, что всем своим поведением и этой поездкой, и этим свиданием она не столько унизила женщину, сидевшую перед ней, сколько себя. И все же она утешилась тем, что узнала правду. Правду унизительную и жестокую. Лучше разом перерубить этот узел и поставить все точки над и, чем мучиться и страдать. «Имея дело с грязью, нельзя не замарать и рук!» — решила она и встала. Она посмотрела на Ксению Петровну, желая найти в ней нечто вульгарное, хищное, и не нашла. Где-то в фильме, кажется в итальянском, Тамара Степановна видела нечто подобное. Там неделю грешат, а получив отпущение, едва успев покинуть храм, идут на главный бульвар. И это никого не волнует, никого не возмущает. Ужасно…
— Благодарю за откровенность!
Тамара Степановна сделала шаг к двери и снова остановилась: