— Скажите, по-честному, а муж мой вам нравился как мужчина?
Ксения Петровна не торопилась с ответом, сперва неподдельно поморщилась, с горькой усмешкой о чем-то подумала, и только потом сказала:
— Успокойтесь. Не нравился. Другой по душе!
В первое мгновение эти слова резанули даже по самолюбию Тамару Степановну, но тут же она с облегчением подумала: «И правильно!» Она отчасти угадывала в разочарованной женщине свое теперешнее отношение к Ушакову. Ей даже подумалось, что было б неплохо обернуть Ксению Петровну против их общего недруга. Но этот ход унизил бы прежде всего ее, Тамару Степановну.
— Прощайте, — сочла возможным добавить она и вышла.
Казалось, Тамара Степановна дремала на заднем сидении, когда машина мчалась из Солнечногорска в Бирюсинск. Но в мыслях ее возник вдруг Воронин — предшественник Ершова. Знала она Воронина много лет. Он часто бывал у них в институте, читал отрывки из повестей и рассказы, выступал на литературных диспутах и даже, по просьбе ее, Тамары Степановны, негласно шефствовал над школой, где по окончании института она почти год работала пионервожатой.
Потом ее забрали в райком, вскоре выдвинули в горком… Им уже приходилось сталкиваться по ряду служебных вопросов. Она уважала этого человека за простоту и острый ум, доверяла как старшему товарищу, охотно советовалась.
И вот он однажды сказал:
— А знаете, мой милый друг, не испортит ли вас карьера, не засушит?
Она удивилась. Он пояснил:
— Я знал одну даму из так называемых руководящих. На первых порах она была милой, внимательной, деловой. Прошло года три, и ее обуяло собственное величие. Ей стало казаться, что каждое слово ее — это закон, директива. Даже, звоня на квартиру подруге, она начинала с фразы: кто говорит?! Очевидно, и дома вела себя, как в кабинете, — распоряжалась, командовала, давала указания. Все это убило женщину в женщине, сделало ее сухарем, чиновником. Зато, вкусив сладость власти, боясь возвратиться к своей прежней работе на производстве, она лезла из кожи, чтоб доказать начальству свою нужность, незаменимость. В конце концов ее не избрали в Советы. Да и семья, по-моему, у нее распалась…
Тамара Степановна испугалась:
— Неужели и я на нее похожа?
— Да нет, просто к слову пришлось, — успокоил он. — Хотя вижу, вам тоже нравится командовать.
Она покраснела, как первоклашка перед строгим учителем. Минуту назад сама в трубку кричала: директора мне! А директор театра имеет имя и отчество.
— Больше такого не будет! — заявила тогда Воронину. Сама же подумала: не вернуться ли в школу? И учитель не последнее лицо в государстве!
Сидя в машине, вспомнила о Воронине не случайно. Добрая память о том человеке жила до сих пор. В своем доме Тамара Степановна никогда не стремилась к командным постам, не собиралась свивать из мужа веревки… И к людям относилась всегда с должным вниманием, уважением, не ущемляла достоинства их. Правда, не все одинаковы. Один поймет с полуслова, второму нужно внушить… К счастью, она, как правило, не ошибалась в людях. В посторонних не ошибалась, а вот в человеке, с которым прожила столько лет, ошиблась.
По линии Общества советских женщин она собиралась днями лететь в Москву. Дел будет по горло, командировка непродолжительная. Но путь в ЦК для нее не закрыт…
Она возвратилась домой разбитая и усталая. Новая анонимка, отпечатанная на машинке, ожидала ее.
«Если вы сомневаетесь в первом моем письме, — писал тот же «доброжелатель», — то побывайте на прежней квартире Ксении Помяловской. Там живет сейчас небезызвестная вам Варвара Семеновна, бывшая машинистка вашего мужа. Случай с ней фельетона достоин…»
«Что ему надо еще! — возмутилась Тамара Степановна. — Должно быть, этот подлец просто так не оставит меня в покое!»
У нее сильно заныл больной зуб. Это первый и, дай бог, последний, пораженный дуплом. Она лечила его, поставила пломбу. Но залатанное целым не бывает, а вырвать зуб оказалось не так-то просто. Видимо, рвут их в отчаянии, когда в том один выход. Зуб можно пломбировать, а сердце нет. Оно самое ранимое, самое чувствительное…
Как ни пыталась себя успокоить, забыться, а все же пошла к Варваре Семеновне. Не пойти, словно не вырвать больной зуб. Лучше разом, в один день, и отмучиться…
Варвара Семеновна была искренне рада неожиданной гостье. Они знали друг друга более десятка лет. Собственно, кто же посещал старую стенографистку? К ней приходили писатели и ученые, журналисты и аспиранты, студенты-дипломники. Казалось, куда бы больше! Но приходили не для того, чтоб навестить, как добрую знакомую, скоротать с нею время, выпить чашечку кофе. Все просто знали, что лучше, быстрее никто не печатает. Другие брали по двадцать копеек с печатной страницы, а она говорила: сколько заплатите, столько и хватит.