Кларк отступил было на шаг, но расстояние между ним и медведем неумолимо сокращалось. Невероятно, но с бешеной быстротой работал мозг. Перед ним была смерть, в руках винчестер. Спасенье в одном — стрелять! Он снова выстрелил. Медведь замер, пошатнулся и грохнулся в трех шагах от Кларка.
Стон облегчения вырвался из груди стрелявшего. Он тут же крикнул что-то победно и радостно на своем языке.
Но вот медведь снова пошевелился, ощерился и попытался встать.
Кларк выстрелил ему в череп.
Медведь конвульсивно вздрогнул и уже не пытался подняться.
Охотник, похожий на якута, отогнал от матерого зверя собак, пытавшихся ухватить того за уши. Второй подошел и поздравил Кларка с удачей.
Фотограф спешил, снимал кадр за кадром.
Шофер поднес стакан водки, Кларк залпом выпил и сразу понял, что самое страшное и захватывающее миновало.
Выпил и фотограф. Лихо вытер рот рукавом. Заставил Кларка поставить ногу на голову зверя, взять в руки винчестер.
Съемочный аппарат тихо застрекотал.
39
Если зима в Прибайнурье наступала на лето с вершин хребтов, то весна свое дело вершила с низин. Она облюбовывала поляны, ложбины, долины, куда меньше всего проникали северные ветры. Снег оседал, покрывался ледяной коркой, таял. Кое-где оголялись плешины жухлой травы и порыжевшей хвои. Малые, безголосые струйки прорезались к ручьям. И вот припекло. За каких-то два дня ручьи превратились в потоки, реки вдруг взбухли, заголосили, с шумом хлынули с гор к Байнуру.
Лед на Байнуре становился ноздристым. Скоро вздрогнет, очнется старик от сна и раздробит броню над собой.
Таня любила читать, но на стройке ей не хватало времени. Зато в санатории его было с избытком. Она перечитала все ершовские книги, какие нашлись в библиотеке. Возвратила последнюю и спросила, не поступали ли новые. Нет, она не сказала, что лично знакома с автором и хочет лучше его узнать… Единственное, что ей смогли предложить, — это статью о Байнуре.
Странно, но Таня впервые читала о стройке и об Еловске без прежнего раздражения. Ершовские раздумья о жизни и о природе, о делах человеческих были понятны, перекликались с ее собственными мыслями.
Люда Бежева ей писала, что со строительством города в каменном исполнении, кажется, лопнуло все. С гневом и возмущением об этом говорил в статье и Ершов. Думая о кордной нити, он не мог не думать о тех, кто будет жить и трудиться в Еловске.
И тогда разыскала Таня статью Андрея. Перечитала. Собственно, и Андрей ратовал за человека, за его завтрашний день. У Андрея большое хозяйство, сотни людей. О них надо думать, заботиться.
Она ждала его. Оставаясь одна, мысленно с ним говорила, жалела, что нет его рядом. Не знала, что скажет при встрече, но что-то должна сказать важное и значимое для обоих. И вот он явился, так неожиданно. Ей сказали: у арки, при въезде, ее поджидает какой-то мужчина. Она бросилась в павильон, схватила косынку и плащ и чуть не бегом, через всю территорию…
Чудак… Он привез розы и протянул цветы, прежде чем взять ее руки в свои, всмотреться в глаза, догадаться, как рада она его приезду…
Они с минуту стояли молча, пока она не спросила:
— Ну что ж мы стоим?
— Да, да, — согласился он.
— Поедем! — сказала она.
Он не спросил — куда, раскрыл перед нею дверцу машины.
Первые километры они мчались так, словно кто-то за ними гнался. Но вот свернули с асфальта к реке, к тому месту, где зеленели черемухи, где вербы уже распустили сережки.
На повороте реки, у поляны, остановились. Таня первой выпрыгнула из машины и огляделась. Вот здесь бы хотела она поставить палатку, соорудить очаг, вечерами смотреть, как медленно клонится солнце к снежным вершинам Тальян, а утром, как поднимается из-за байнурских седых гольцов. Хотела бы здесь пожить, позабыв все на свете.
Она подошла к реке, зачерпнула руками воду и сразу увидела солнце в ладонях. Она держала его, боясь расплескать, и ей казалось, что это не только солнце, а счастье, которое очень легко упустить, которое надо испить до конца, разделить…
— Андрей! — позвала она. — Дай руки.
Он протянул.
— Держи! — И она отдала ему солнце и счастье. Вновь зачерпнула и вновь отдала. И все смеялась. Тысячу солнц и целое море в ладонях дарила этому человеку.
— Ну хватит, хватит с тебя, — сказала ему. — Ишь, какой жадный! — И даже нахмурилась.
В этот момент она была особенно хороша. Он с трудом подавил желание притянуть к себе Таню и целовать в шелковистые волосы, в губы и в родинку, которая всегда представлялась ему чем-то желанным, запретным, дразнящим.