— Пойдемте скорей, пойдемте! — торопила Ксения Петровна.
— Куда? — переходя за ней улицу, спросил он.
— Не стойте, пожалуйста, идемте!
Не успел он опомниться, как оказался в ее квартире. Ватным тампоном она вытерла кровь, обработала рану йодом, забинтовала.
— Ну вот, теперь за вас я спокойна! — судя по лицу, была счастлива. — Чашечку кофе?
И прежде чем он успел что-либо ответить, включила газ, достала сахар, домашнее печенье. Он видел, — она старалась не торопиться, сдержать волнение, но это плохо ей удавалось. Такое гостеприимство подкупит кого угодно.
Наполнив чашечки ароматным напитком, Ксения Петровна опустила кончики пальцев на кромку стола и взглядом сказала: пейте, теперь я вами довольна. Она явно была настроена угадать любое желание гостя. Казалась полной противоположностью тем медлительным, важным, влюбленным в себя актрисам, у которых бывал он раньше. Ершов тоже сказал ей одними глазами: спасибо, спасибо, вы — умница. Она медленно опустила ресницы, стала помешивать ложечкой сахар.
Поблагодарив и поднявшись из-за стола, он увидел на полке корешки своих книг. Взял одну, вторую, третью… Хотел подписать, а они подписаны. За два, три часа на книжных базарах приходилось давать десятки автографов. Бывало и так: покупают товарищу или подруге, знакомым и родственникам и тоже просят для них автограф. Разве запомнишь, кому и что писал?
Но тут подумал совсем о другом: дом, в котором находился, заселили недавно. В этом доме обещали квартиру и Варваре Семеновне. Но в квартиру ее вселили… Ершов смотрел на Ксению Петровну, и глаза его становились холодными.
— Что с вами? — спросила она испуганно.
— Из головы не выходит одна неприятная история.
И он рассказал, что узнал от старой стенографистки.
Светлое, теплое в груди Ксении Петровны сразу оборвалось. По венам хлынула ртутной тяжестью стужа. Похолодели руки и ноги. «Неужели это все обо мне?»
Несколько минут Ксения Петровна сидела в оцепенении, а когда Ершов ушел, бросилась на диван, разрыдалась.
Утром встала с больной головой, полукружья у глаз, настроение гадкое. В горжилотделе ей ничего не могли объяснить, а возможно, скрывали. Но ей без того было все понятно. И она решила уехать немедля в Солнечногорск. Уехать нетрудно. Трудно сделаться вновь человеком, завоевать доверие.
Варвару Семеновну удалось ей найти без труда.
— Вы немедленно переселитесь в свою квартиру! — сказала твердо Ксения Петровна.
Ее не поняли, ей не поверили.
— Да поймите же, ради бога, это вопрос моей жизни и чести! Поймите — так надо!..
Варвару Семеновну Ершов шел навестить по старому адресу. На всякий случай он прихватил с сотню страниц, которые до сих пор оставались неперепечатанными. Но ему назвали ее новый адрес. Никогда подобная трата времени не радовала его так, как на этот раз. А еще через несколько дней довелось побывать в Солнечногорске. Ксению Петровну он отыскал в театре:
— Сегодня я приглашаю на чашку кофе…
Она не противилась, не спрашивала, куда он ведет. На улицах не по-осеннему было много солнца, и люди какие-то все нарядные, добрые, милые. Если б смогла — она обняла бы весь мир…
24
Осень в Прибайнурье особая, с резкими перепадами то ясных, то сумеречных дней. Сегодня необычная тишина. В низинах и на лугах еще душно. А завтра небо затянет мороком. Из многочисленных отрогов, со стороны хребтов, подует пронизывающим холодом, сразу захочется к печке, к костру, и на душе станет грустно, тоскливо.
Вот и вчера были солнце и синее небо. Казалось, до осени, как до звезд, до зимы — еще дальше… Проснувшись сегодня, люди так же увидели синее небо и солнце… Но, обратив взгляд к вершинам байнурских хребтов, восхищенно и долго жмурились, прикрывали глаза козырьком ладони. На гольцах лежал снег бело-палевый, голубой, просто белый.
Так зима в одну ночь отвоевала себе плацдарм, захватила вокруг озера-моря господствующие высоты. Теперь со дня на день жди лиха. Закружат метели, ударят морозы… И только к новому году, а то и после него, позволит Байнур сковать себя льдом. Позволить — позволит. Но и оставит пропарины — огромные коварные полыньи, чтобы иногда, очнувшись от спячки, взглянуть на сизое небо и снова уснуть. Зябко покажется — вздрогнет. И тогда, как из пушки, ударит грохот в отроги и скалы. Обнажится трещина на десятки километров, хлынув в нее, забурлит вода.