Цинка с жалостью покачала головой и внезапно заключила:
— Но надо признать, что самый феерический секс и правда бывает с креатурами.
Вася подавился вдохом.
— В тот раз, — продолжала она, – Ликвидатора успели забрать. И я взяла Аналитика. Адаптера любят за то, что с ним можно установить эмоциональную связь, но меня не очень интересуют такие связи. А всё, что мне нужно в сексе, я прекрасно получаю и от Аналитика.
Вася похолодел. Мыслительный процесс остановился.
— Но… – начал он почти с ужасом, — но твой Аналитик выглядит как две… девушки…
Цинкейза вытянула длинные ноги, перекрестила их в воздухе, совсем рядом с лицом Полохова, и полюбовалась на безупречный ярко–золотой педикюр. Вася сглотнул. Он чувствовал тепло её тела. Её запах. На расстоянии ощущал шелковистую гладкость её кожи. Девушка была душистой и сладкой, как букет медовых цветов, как молочная карамель… Против воли ему представилось, как он обнимает её, как проводит ладонями по узкой спине и ниже, как прижимает её к себе и чувствует, чувствует нежную упругость её грудей, лёгкость волос, жар дыхания…
— Васенька. Ах, если б ты знал, какой потрясающий куннилингус…
— Нет! – взвыл Вася. – Я ничего не хочу об этом знать!
Цинка хохотала, запрокидывая голову.
— А ещё, — беспощадно продолжала она, — у них есть тентакли…
— Я этого не слышал!
Цинка перестала смеяться и напустила на себя огорчённый вид. Надула губки.
— Вася, — обиженно сказала она. – Если мысль о прекрасной юной девушке, испытывающей оргазм, кажется тебе неприятной – с тобой явно что‑то не так.
Полохов взялся за голову.
Его точно льдом окатили. Только что всё было так хорошо – и вот он приближался к отчаянию. Он даже не боялся больше показаться дураком. Его планы, мечты и надежды гибли на глазах. Дивная Цинкейза оказалась такой же чокнутой, как все девушки Лабораторий.
И даже хуже.
— Как можно трахаться с креатурами?!
— А что тут такого?
— Это хуже зоофилии! Это… как если бы я с Никсами начал трахаться.
— Фу, Вася! – поморщилась Цинка. – Это просто изысканный вид мастурбации. Только не говори мне, что никогда не шалил ладошками. Ты не похож на ребёнка. У тебя когда‑нибудь была девушка?
Полохов тяжело вздохнул.
— У меня была девушка, — тоскливо сказал он. – У меня всё было. У меня была живая девушка, настоящая, человек! И хороший человек…
— А что случилось потом? – участливо спросила Цинка.
— Ушла. – И Вася привычно соврал: — Увёл её один… красавчик.
Цинка помолчала. Разгладила платье на коленях, склонила голову к плечу.
— Расскажи мне о ней.
— Зачем?!
— Вася…
Полохов передёрнул плечами.
— Я не большой, не свирепый и не кровожадный. И у меня нет тентаклей. Слушай, поехали обратно. У нас дела есть.
Цинка молчала очень долго. Вася всё собирался встать и уйти, но никак не мог решиться: сидел, смотрел на далёкую береговую линию, смаргивал выбитые ветром слёзы. Плечи мёрзли, а спину грело. Он вцепился пальцами в рукава. Он чувствовал Цинку спиной, как солнце – она излучала тепло. Уютное, ласковое, домашнее. Как было бы хорошо обнять её… гулять с ней, пить с ней чай, целоваться, заниматься любовью так нежно, как разговаривают по душам… «Я так не могу, — подумал Вася. Ему было больно от тоски. – С места в карьер. На следующий день после знакомства – в койку с креатурами, тентаклями… блик!».
— Глупый, — сказала Цинка. В голосе её зазвучала грусть. Вася повернул голову, но не так, чтобы заглянуть в глаза. Увидел прозрачные туфли, розовые пальчики с накрашенными ногтями и стройные голени.
А потом Цинка сошла с трона и уселась рядом с ним на ступеньках.
— Глупый, — повторила она. – Ты хотел за мной поухаживать?
— Это что, так удивительно? – буркнул Вася.
Тёплая девичья рука легла ему на плечо. Камни браслета царапнули ткань куртки.
— А я не поняла, — Цинка вздохнула. – Я думала, ты как все…
Вася наконец нашёл в себе силы посмотреть на неё. Но теперь уже Цинка глядела прямо перед собой, на горы и берег.
— Что – как все?
— Лаборатории. – Ветер развевал её волосы, бросил Васе в лицо тонкую прядь; он не стал убирать её. – Там все сумасшедшие, ты же знаешь. Там люди любят свою работу, и только потом – друг друга. Иногда. Если остаётся время. А время у них остаётся только на то, что они считают важным.