— Нет, — гневно сказала Дисайне. – Я не верю. Аурелас Урса не может так думать.
— Он перерождался восемь раз. Ему почти пятьсот лет. Откуда ты знаешь, как он может и не может думать?
— Лас…
— Это простой расчёт, — бородач потянулся к ней и попытался накрыть её пальцы своими, но Дисайне убрала руки со стола. Тогда он заговорил быстрее, со жгучей убеждённостью: – Марйанне пришлось вывозить с Магны несколько миллионов человек. Прикрывая эвакуацию, полёг целый корпус. Сейчас марйанне меньше, чем обычно. Они не обойдутся своими силами, им понадобится армия. И они призовут всех, кто может держать оружие. Дис, пожалуйста! Подумай о себе! Что ты сможешь? Тебя убьют в первом же бою, чтобы какой‑нибудь жирный землянин отстроил здесь очередной растрепроклятый арколог.
— Поэтому ты сам решил податься в жирные земляне?
— Дис!
Дисайне холодновато усмехнулась. Помолчала.
— Лас, у меня расчёт ещё проще, — сказала она вдруг сочувственно. – Если человек пятьсот лет был добрым и благородным, то с чего бы это ему вдруг испортиться? Я понимаю, зачем нужна мобилизация. Но зачем марйанне защищать Эйдос, если его не будем защищать мы?
Ласвег понурился, тоже положил руки на колени и тяжело вздохнул.
— Дис, пожалуйста, подумай хорошо, а? – Почти без надежды он прибавил: — Я бы хотел, чтобы ты полетела с нами. Ты… очень хорошая. Очень.
— Знаешь, давай больше не будем об этом говорить. А то поссоримся.
И по виду её, и по голосу было ясно, что они уже поссорились, и похоже, что навсегда.
Внутренний смех сотрясал Данкмара, и он прикрыл рот рукой, опасаясь расхохотаться вслух. События сплетались так, что нарочно и не придумать. Ласвег Джев, большой и сильный парень, отчаянный байкер оказался трусом и потерял девушку. Но вместе с тем его трусость уберегла его от опасности куда более близкой и реальной, нежели пресловутые «кальмары». «Нынче славный вечер, — подумал Данкмар, улыбаясь. – Любопытно, как пойдёт дальше…»
И юнцы разразились бурными аплодисментами.
Из подсобки вынесли высокий стул. На стул взобрался парень с гитарой. Стало почти тихо, хотя по углам всё равно переговаривались свистящим шёпотом. Исполнитель был изрядно под мухой. На стуле он сидел без уверенности. Микрофон в его руках отвратительно взвыл, зашуршал, зашипел и умолк. Данкмар смотрел и беззвучно смеялся.
— Добрая ночь всем! – басовито сказал парень. Было заметно, как он силится одолеть головокружение. – Рад видеть. Ну чего? Мы тут собрались послушать… попеть. Чего петь‑то вам?
— Про марйанне! – немедля заорал кто‑то. – Песни марйанне!
Его поддержали осиным гулом. Парень хохотнул, закрепил микрофон и взял несколько аккордов. Пальцы его метнулись по грифу. Родилась и ушла напряжённая, отрывистая мелодия. Данкмар отметил, что руки певца не дрожат: всё же тот был профессионалом.
Болтуны в темноте притихли. Откуда‑то потянуло свежим ветерком, и язычки пламени затрепетали в алых подсвечниках.
Ещё с минуту певец прилаживался к гитаре. Потом инструмент в его руках перестал задыхаться, голоса струн сплелись в ровную покачивающуюся вязь. В размеренном, плавном ритме аккомпанемента с трудом узнавался марш, которым песня была когда‑то. Очень давно. Походный марш эпохи кавалерии. Вряд ли здесь кто‑то знал об этом. «Или я плохо о них думаю?» — пришло в голову Данкмару, когда к гитаре присоединились флейта и барабанчик. На Земле в эпоху дымного пороха войска на марше действительно сопровождали флейта и барабан. Но аранжировка, конечно, могла оказаться случайностью.
Голос у певца был сильный, прокуренный, не слишком красивый, но достаточно мужественный для песни марйанне.
Данкмар оглянулся. Дисайне сидела, поджав губы, со скучающим видом, и причиной тому был не Ласвег: о нём она всё поняла, простила его и уже забыла, хоть он и ёрзал напротив.
Пелась долгая песня, старая и горькая песня. В ней рассказывалось о жене марйанне, ждавшей мужа с войны. Но когда вернулись по домам войска и заплескалось в небе знамя победы, его не оказалось в рядах соратников. Оплакивая мужа, жена увидала, что марйанне едут к её дому. Командир преклонил перед ней колени и передал последнюю просьбу её мужа. Умирая от ран, тот просил, чтобы именно она восприняла его из гроба в свою утробу. Самой желанной колыбелью было для него её чрево. Жена согласилась, но не могла сдержать последнего упрёка: сливаясь телами друг с другом, как прежде, никогда уже не смогут они разделить ложе любви.