Здесь, на Эйдосе, хакер выходил в места скопления людей, как на работу. Он старательно привлекал внимание, выступал на сцене, заводил кучу знакомств – а потом сбегал от них в гостиничный номер и прятался там до следующего вечера. Типичное шизоидное расщепление, к которому наверняка прилагался не особо оригинальный букет неврозов – но из этих‑то корней и росли хакерские повадки Йиррана. «Пусть слоники побегают», — пришёл на ум бородатый анекдот, и Полохов криво ухмыльнулся. Йирран любил управлять событиями, оставаясь вовне. Уфриля объясняла, что личности подобного типа чувствуют отчуждённость в обычном, бытовом общении, и страдают от этого. Компенсация бывает разной. Йирран, похоже, выбрал роль всесильного манипулятора, способного миловать и карать целые миры. Эдакий кукловод за кулисами, неспособный ужиться даже с безответной демон–программой… Жизнь скитальца заведомо одинока. Оттого многие в конце концов оседают в Лабораториях, жертвуя свободой ради общества равных себе, или становятся администраторами средних и низших уровней – чтобы включиться в систему и чувствовать её отклик. Иные скитальцы находят друг друга; их семьи более или менее дисфункциональны, а сами они несчастны, потому что вместе их держит только страх одиночества, но они не могут расстаться. Кто‑то не ищет альтернативы и с течением веков обречённо заводит всё новые и новые связи, скрывает свою природу, порой каждый раз старея и умирая вместе с теми, кого любил. Но и это не худшая участь. Остальные просто медленно сходят с ума, воспринимая реальность как череду игр или кошмаров.
«Нормальненьких тут нет», — сказал как‑то Боцман, один из системных архитекторов. Он имел в виду Лаборатории, но это было справедливо для всех. Немыслимые возможности декомпенсировались психическими расстройствами.
Сплетник Ледран болтал много чепухи, но иногда говорил важные вещи. Вася вспомнил, как он рассказывал про Старика. Про Старика вообще много чего рассказывали, директор Лабораторий и ректор Института был, наверное, самым загадочным из архитекторов. Говорили, что в юности он участвовал в какой‑то огромной войне, что он был рядовым пехоты и с тех пор сохранил в сердце огромное сострадание к простым людям, и никто, даже Ворона, не может постичь его доброты. Говорили, что это он создал Лаборатории: не только организацию и локус для неё, но саму необыкновенную атмосферу, дух преданности труду и науке, искренности и дружбы. Что лишь уважение, которое испытывают к нему сотрудники, держит их вместе. Говорили, что Хайлерт превосходит Старика как теоретик, а Ящер – как практик, но у Старика есть нечто особенное, для чего даже архитекторы не придумали ещё названия. «Старик сказал, — передал Ледран, — что у них множество проблем, к которым они даже не знают, как подступиться. Их очень мало. У них почти нет ресурсов. Он сказал, что архитекторы стоят перед фронтом работ, который не по силам даже тысячам таких, как они. Они, честно говоря, все нездоровы. Они находятся в положении первых людей на Земле – ничего не зная и не умея, посреди огромного непознанного мира, полного опасностей». Вася мудро заметил, что всё развивается по спирали, и Ледран согласился:
— Спираль. Поэтому‑то архитекторы так хотят, чтобы их стало больше. А поскольку половым путём они не размножаются…
— А они, кстати, пробовали? – ехидно спросил тогда Вася.
Ледран покачал головой.
— Пробовали. Если повстречаешь случайно где‑нибудь Артурчика – не дразни его.
Вася озадачился.
— Кто такой Артурчик?
— Артур Лаунхоффер, — печально сказал Ледран, — биологический ребёнок Ящера и Вороны, ни силы, ни гений, ни даже индекс реальности родителей не унаследовал.
Вася потом долго думал о нём. Пытался представить, каково это – быть сыном двух архитекторов. Ничего не придумал.
Закончив с досье, он некоторое время перебирал окна ЛаОси. Иногда память откликалась. Возвращались дни учёбы: многословные рассказы Ледрана, лекции Уфрили или холодные пояснения Заклёпки, и Вася узнавал типы данных. Динамическая карта напряжений; информационные интрузии Систем Контроля и Управления; дерево имён сегментатора; метрики потенциалов; отчёты о колебаниях опорных контуров… Порой он замирал и грыз губы от напряжения, вспомнив лишь термин и силясь восстановить его смысл. Он уже решил, что отправится в Лаборатории за советом, но тут требовалась подготовка. Аналитики не любили отвлекаться от работы. Все вопросы на них нужно было вываливать сразу и не тянуть время, иначе они могли заскучать и уйти. Вася связался с библиотекой оперативного отдела и попросил отчёты об успешных задержаниях. Где‑то там по категории успешных проходило и его первое дело – трижды проклятая история семейства Обережей, в которую Полохов угодил, как кур в ощип. Кривясь от неприятных воспоминаний, Вася листал файлы, проматывая сразу к финалу – к описаниям прямых столкновений. Оперативникам нечасто доводилось заканчивать погоню мирной беседой.