— Он хочет убить тебя лично, — неожиданно твердо сказал Ловец. — Он хочет быть уверенным в том, что существующий миропорядок ничто уже не потревожит.
— Хм, похоже на правду, — я задумчиво покусала губы, глядя вперед. — А Праматерь что может от меня хотеть?
— Что бы она ни хотела, старые ведьмы внесли очень дельное предложение, — хмыкнул он. — Купить время для тебя обещанием вернуть эту штуку в наш мир.
Что-то мне в словах мужчины резануло слух. Я, нахмурившись, развернулась к нему и пригляделась повнимательнее. Внешне спокойный, ведет себе машину, даже не с такой бешеной скоростью, как Кали. Почти расслабленный, но какое-то внутреннее напряжение чувствуется. Посверлив его взглядом еще несколько секунд, я со вздохом откинулась на спинку своего сиденья.
— Кем, ведь есть что-то еще, что ты не договариваешь, — негромко предположила я.
Захочет ответить — ответит. Нет — так нет. По мере приближения к берегу, я чувствовала не только соленый ветер, пахнущий водорослями. Я чувствовала, что вот сейчас я попрощаюсь со своим детством окончательно. Конечно, оно было, как минимум, странным. И казалось мне не самым счастливым, но... оно у меня было, а то, что все так закончилось, заставляло сердце невольно сжиматься.
— Не помню, чтобы разрешал сокращать свое имя, — раздраженно буркнул он.
— Но и не запрещал, — примирительно улыбнулась я. — Что еще было в письме Гути?
Почему-то не покидала уверенность, что бабка должна была написать что-то обо мне. Ну не может такого быть, чтобы она совершенно ничего не написала для той, которую любила почти тридцать лет! И ради которой пожертвовала оставшимися годами жизни...
— Тебе это не понравится, — как-то уж очень ядовито хмыкнул Ловец, выезжая на высокий каменистый берег, обрывающиеся вниз метров на десять.
У меня слегка закружилась голова, от одного брошенного вниз взгляда, а ветер — едва не сдувал с площадки. Тугой и порывистый, он облепил еще сильнее тело и без того достаточно узкими штанами и рубашкой.
Зачарованно глядя на игру солнечных бликов, я не заметила, как Кемстер беззвучно подошел ко мне...
Ловец
Внизу бушевал прибой. Пенился, то и дело забрасывая капли наверх. Они осаживались мелкой водной пылью на штанах и ботинках. Марена стояла, уставившись в даль и о чем-то размышляя. Забавно, что она — единственная, кто спросил о чем еще было послание Гертруды.
Интересно, о чем сообщить ей в первую очередь — что бабка предложила мне жениться на ней или о том, что белобрысый Михаил — ее двоюродный брат? А чего, собственно, я так разозлился, подумал я, почувствовав, что кулаки уже свело от напряжения. Как будто девчонка виновата, что встряла во всю эту историю!
А вот я влез сознательно и теперь надо было что-то решать. Но сначала — дело, ради которого мы сюда приехали. Я достал из внутреннего кармана куртки зачарованный замшевый мешочек.
— Летта, — негромко позвал я, и она обернулась.
Темные дни! Взгляд ее внимательных ярко-аквамариновых глаз снова прошил до самого... ну и сердца тоже. Я шумно выдохнул сквозь зубы, беря себя в руки.
— Подставь ладонь, — скомандовал я.
Марена подчинилась, и я высыпал серебристо-серые кристаллики, похожие на очень мелкую соль, на ее узкую ладонь. Ровно половина. Остальную половину оставил себе. Она завороженно наблюдала, как ветер, уже без всяких порывов, ровно и нежно, почти бережно, собирает с ладони то, что оставила после себя Старшая дочь Океана.
Немного запоздало Николетта вытянула руку над обрывом, и ветер слизнул остатки горки с ее ладони, унося прах в сторону моря. Я сразу сделал то же самое. Она растеряно посмотрела на меня:
— Кажется, все, да?
Глаза блестят, на щеках появился лихорадочный румянец. Собралась реветь, что ли? Женские слезы меня никогда не трогали. И особенно — соленые слезы дочерей Океана. Я отлично знал, чего они стоили. Прекрасные девы, нарушившие Запрет, век за веком пытались разжалобить Ловца душ своим несвоевременным раскаянием. Конечно, когда стоишь одной ногой в вечном прибое, самое время взывать к чести и совести того, кто напомнил тебе о собственных несовершенствах!
Но сейчас происходило что-то другое. Совсем новое и непонятное для меня. Марена плакала не от страха за свою жизнь. Кажется, после того, как она поверила, что я не причиню ей зла (по крайней мере в ближайшем будущем), Николетта вообще не боялась за свою жизнь. Девчонка плакала, потому что ей... было грустно?