Погоди, решила же: выводы — потом.
Да. Потом. Потом настало утро. Верзила, что был на обвале, а потом у больницы, появился пред ней, будто выскочил прямиком из ее головы. Накануне она так много думала о нем, что он, наверное, не мог поступить иначе, и вылез в реальность расставить все точки над «i».
Расставили, называется… Вместо точек возникло великое множество вопросов, которые совершенно некому задать. Она не может пойти к нему и в сотый раз добиваться ответа, куда он везет ее. Она не может узнать у него, почему все так плохо и непонятно. Она даже не может спросить, зачем он целовал ее…
Или все-таки пойти и спросить? Заодно убедиться, что она бредила, что он не тряс кулаками над ее головой и не выл в необъяснимой злобе.
А вдруг, правда, бредила? Перегрелась на солнышке.
Как понять, что было на самом деле, а что она тут напридумывала? Например, их долгую и счастливую жизнь. Вместе.
Вот идиотка! На этой оптимистической ноте она едва не свалилась на бок, потому как яхта внезапно подпрыгнула и полетела вперед, мощно рассекая отражение хрустальных облаков.
— Что еще? — пробормотала Ладка себе под нос, потом, держась за борт, поднялась на ноги и оглянулась.
В рубке возвышался гориллообразный силуэт, остервенело вцепившийся в штурвал. Она прищурилась, смотреть против солнца было ужасно неприятно, и глаза снова наполнились влагой. С чего он впал в безумие? Почему наорал? Куда везет ее?
Вместо того, чтобы срочно отвернуться, она растравляла себя с истинно мазохистским наслаждением.
Какой он большой! Какой красивый! Чуть симпатичней обезьяны, как и полагается мужчине. Настоящему мужчине. Ее мужчине.
Да ну? А кто мечтал о принце на кобыле в яблоках? Этот совсем не похож на королевского отпрыска, изящного и воспитанного. Ко всему прочему, никакая лошадь его не выдержит. Скорее, он сам закинет коня на плечо, а на другое — ее саму и, насвистывая, понесет в пещеру разводить первобытный костер.
И пусть, весело подумала она. Наверное, чтения стихов дуэтом тоже не предвидится. Куда деваться, если любовь оказалась совсем не такой, как…
Что? Какая любовь?! Кто это сказал? Кто это решил?
Я и решила, вздохнув, призналась себе Ладка. Может, и ему об этом сообщить, а?
«…главное, чтоб кто-нибудь вот так тебя любил…»
Да не главное это, не главное! Пусть только объяснит ей, в чем дело и разрешит спать на коврике возле его каюты. Вместо Ники. Этого вполне достаточно. Можно даже и не объяснять. Зачем ей какие-то объяснения? Не все ли равно, почему ее украли и куда везут?
Вот бы у него штурвал сломался. Интересно, бывает такое со штурвалами?
Или мотор бы заглох и бензин — солярка? — кончился, и тогда они бы остались посреди моря — навсегда. А что, ловили бы рыбку — большую и маленькую, — а вместо кофе пили бы по утрам соленую водицу, говорят, это очень полезно.
Со временем их принесло бы к острову — необитаемому, конечно.
И деваться ему от нее было бы некуда, и пришлось бы понять, что она — единственная. На необитаемом-то острове! Конечно, единственная!
Она подошла к рубке и встала у входа.
— Уходи, — сказал Артем, не глядя на нее.
— Если бы я могла, — сердито буркнула она.
— Мы уже подходим, иди собирайся! Собирать ей было нечего, но его слова повергли Ладку в ступор. Как это подходим? Разве тут есть необитаемые острова, где она будет доказывать ему, что единственная и неповторимая? А больше никуда подходить не надо! Не надо!
Камни зашуршали по дну яхты. Откуда-то с боку долетел радостный лай Ники, видимо, уже спрыгнувшей на берег.
— Иди, — приказал Артем голосом, которым можно было забить гвоздь в бетонную стену.
— Куда?! — завопила она истошно.
— Как ты мне надоела! — сказал он, с трудом сдерживаясь, чтобы не задушить ее немедленно. — Видел я лицемерных сучек, да что там, все вы бабы — двуличные, фальшивые дряни! Святая невинность! Задницей крутила — будь здоров! Шкуру свою спасала, скажешь?! Скажешь, не догадалась, куда мы плывем?! И сейчас не видишь, да?! Не видишь?! Или провалы у тебя в памяти?! За неделю жениха забыла?! Скольких же ты, как меня, окучила?!
— Подонок! — взвизгнула она, кидаясь на него. Он был готов. Но позволил ей пощечину, страстно мечтая хоть чем-то, хоть такой малостью искупить свою вину. Бей, девочка, бей, может, тебе удастся убить меня и тогда не придется корчиться от стыда!
Ладка всхлипнула, взявшись ладонями за его щеки.
— Ты обидел меня, — еле слышно прошептала она, — ты меня обидел ни за что ни про что. Я не хотела делать тебе больно. Я никогда бы…
— Замолчи. Прости, что я орал. Надо просто забыть.
— Что забыть? Почему? Ты можешь нормально говорить, Артем?
Он не мог. Для него все было, как дважды два, а она никак не возьмет в толк, что такого страшного в их… преступлении, и даже преступлением это не считает. Как он мог объяснять прописные истины?! Разве непонятно, что нельзя накануне свадьбы заниматься любовью с другом жениха?! Пусть не любовью, пусть сексом, но с азартом и упоением! Да при чем тут упоение? Никак нельзя!..
Что тут непонятного, черт побери?!
В кармане у него затрясся мобильный, и Артем, не выпуская ее из объятий, — оказывается, он обнимал ее?! — достал его и поглядел на него с тоской. Звонил Семен. Вероятно, узнать о ходе операции.
А тут — конец всему. Друга он потерял. Женщину не нашел. Нет, нашел, но она «другому отдана, и будет век ему верна!» А если и не век, а только по понедельникам и средам, Артему все равно.
— Перезвони попозже, а? — попросил он, нажав-таки кнопку приема.
— А что? Ты занят, Темушка? — подхалимским тоном поинтересовался тот.
— Очень, — Артем попытался взбодриться, — придумываю, как вам отомстить.
— Ну, извини, друг! — быстро заговорил Сенька, словно только и ждал этой фразы. — Ну да, ошибочка вышла. Хорошо, что ты все уже понял, а то бы Эдика удар хватил!
Какая ошибочка? Что он понял? Артем покосился на пепельную макушку и решительно выдвинул «Глафиру» из рубки.
— Темыч, алле! Ты куда ее девал-то? — виновато бормотал Семен.
— Кого?
— Ну, эту… Олимпиаду. Вот, блин, имечко тоже, да? Я потому и запутался, Темыч! Думал, она пошутила, а она не шутила.
Интересно, что Сенька пил? Или обкурился? Классе в десятом, помнится, они самозабвенно учились курить анашу, только вот такую чушь даже тогда не пороли!
— Какая, к черту, олимпиада? Ты спортом решил заняться, что ли? Тогда пить меньше надо!
— Так ты с ней не познакомился! — воскликнул Сенька и что-то зашептал мимо трубки, вероятно, для брата.
— С кем не познакомился?! — заорал Артем, чувствуя себя тяжелобольным, за спиной которого светила науки выражают родственникам соболезнования. — Вы там, придурки, что лопочете?!
— Темушка, ты не бери в голову! — возник в трубке голос Степана. — Ну не узнал ты, как девушку зовут, так и Бог с ней! Она еще с тобой?
— Со мной, — кивнул Артем, выглянув на палубу, где стоял предмет их разговора, — и как ее зовут, я запомнил. Глафира! Только непонятно, зачем мне это надо! Достаточно, чтобы Эдька имя невесты помнил!
И без всякого перехода добавил:
— А вам, придуркам, я уж точно морды начищу.
— Погоди, Темыч, — жалобно застонал Степан, — погоди про морды, скажи про девушку…
Сказать? Они что, издеваются? Откуда им знать, что ему есть что сказать про нее?!
— Что вы от меня еще хотите, мать вашу?! Я не выспался и хочу жрать, я только что получил десяток заслуженных пощечин, но, черт побери, я сделал так, как вы просили! Я ее привез! И даже пожелал счастья в личной жизни!
— Кому? — пискнул Степан не своим голосом.
— Глафире! — рявкнул он, и непонятно, что его удержало, когда он вознамерился запулить телефон в море.