…
— Нас притащили в гестапо, на улицу Лористон — голос старухи становился все суше — во времена оккупации в Париже было несколько гестапо, и только одно немецкое — немцы предоставили нам право убивать друг друга. Это гестапо было организовано на пару полицейскими и уголовниками — ублюдки быстро сговорились и начали работать вместе. Они хотели, чтобы отец показал им, где было спрятано золото… он им и так готов был все отдать — а они не верили, что это все что у нас есть… а может, им было плевать. Чтобы добиться от отца искренности — они пустили меня по кругу на его глазах…
Алиса вздрогнула, хотя баронесса была неподвижна как камень. И так же холодна.
— Потом я оказалась на улице, мне только что исполнилось шестнадцать лет. Один из подонков, бывший флик — взял надо мной шефство. Я спала с немецкими офицерами, выуживала у них деньги. И отдавала их ему. Такова была цена, чтобы продолжать жить в оккупированном Париже и не оказаться в печи в одном из подвалов домов. Где они сожгли моего отца, когда он стал им не нужен…
Алиса с ужасом слушала, казалось, что речь шла про нее, про ее жизнь в Одессе, которая так страшно напомнила о себе. Менты и уголовники, открытое сотрудничество, жестокая эксплуатация и торговля людьми. Только вот Украина не была никогда оккупирована.
Или… была?
— Потом — пришло освобождение… нас освободили американцы и британцы. Конечно, все сразу стали партизанами. В последний день просто быть партизаном. Знаешь, что такое горизонтальный коллаборационизм, милая? Это когда мужчины — заставляют женщин отвечать за все. Они были слабы, и знали что слабы — а всю злобу и негодование за то, что были так слабы — вымещали на нас, женщинах. Они наказывали нас за то, что мы спали с оккупантами, которых они пустили в страну.
…
— Несколько ублюдков из местных набросились на меня, потащили меня по улице, избивая и осыпая ругательствами. Нас было несколько — таких вот бедняг, которых притащили на площадь в нашем райончике и стали решать, что с нами делать. Попутно избивая нас. Кто-то предлагал сжечь в печи. Кто-то переехать автомобилем. Это были простые люди… пекари… парикмахеры… механики. Люди жестоки, милая. Слабость — делает их еще более жестокими.
…
— Мой будущий супруг был офицером Сопротивления, он был заброшен в Париж как агент Сопротивления вместе с дедом твоего Анхеля. Они увидели, что происходит и разогнали эту толпу…
Глаза старухи потеплели…
— Мой Вадим… у него был автомат… немецкий автомат. Одна очередь — и все эти мерзавцы разбежались. А я лежала у фонтана, который давно не работал, и думала… боже, такой Аполлон, а я как выгляжу…
Баронесса вздохнула.
— А всего лишь через год мой Вадим подвел меня к одному французскому генералу, и сказал ему: мой генерал позвольте представить вам мою жену. Генерал учтиво склонил голову и поцеловал мне руку, а я тряслась, как осиновый лист… не дай Бог меня кто-то узнает, что тогда будет. Догадываешься, что это был за генерал?
…
— Де Голль, милая. Генерал Шарль де Голль, президент Франции, «leconnetable». Вадим никогда не предавал его, оставался с генералом до конца. Даже во время мятежа парашютистов в Алжире он без колебаний встал на его сторону… хотя он был в Алжире и это грозило ему смертью. Такие уж они, русские гвардейские офицеры.
— Русские… офицеры? — потрясению Алисы не было предела.
Баронесса внимательно посмотрела на нее… очень внимательно.
— Ага… Жорж тебе не сказал… вот же скрытный мерзавец.
…
— А ты думала, откуда он так хорошо знает русский язык?
— Георгий говорил, что его прадед был из России, но…
— Вы женаты?
— Да… уже три года.
— Тогда поздравляю. Ты теперь княгиня Лобанова-Ростоцкая, самая настоящая. Конечно, сейчас титулы мало что значат, но…
Баронесса долила и свой бокал, и бокал Алисы:
— Чин-чин?
03 апреля 201… года. Марсель, Франция
— Ты подонок — убежденно сказала баронесса Боде, едва только Анхель переступил порог ее дома.
— Где она?
— Потом ее увидишь. Пойдем-ка…