Я брела с тренировочного полигона в жилое крыло интерната, пинала мелкие камешки, попадающиеся на дороге, и мечтала о холодном душе — исключительно, чтобы не думать ни о чем другом. Приземистое здание интерната казалось большой уродливой черепахой, печально опустившей к земле бородавчатую голову. Пот стекал по спине и впитывался в холстяные штаны где-то чуть ниже талии. Мерзкий денек, и дождя, судя по всему, не предвидится…
Когда я входила в холл жилого корпуса, внезапно закружилась голова. Не иначе как от голода, но этим утром повариха превзошла саму себя, наварив котел овсянки на воде и забыв ее даже посолить. Я на несколько минут прислонилась к стене — невероятно приятное ощущение, разгоряченное тело к холодным камням — затем медленно потащилась дальше.
Моя комната располагалась в самом конце коридора, напротив душевой и, соответственно, отхожего места. Наверное, для любого интерната является негласным правилом гадких утят и хронических неудачников селить именно в такие места. Я была гадким утенком. Как моей соседкой оказалась Рина, непонятно. Она, в отличие от меня, уродилась вышивальщицей в клане вышивальщиков.
Уже на пороге комнаты я опять почувствовала легкое головокружение. Может быть, недоедание здесь не при чем? Может, я попросту на солнце перегрелась? А, гори оно все синим пламенем! И я принялась яростно ковыряться в замочной скважине, потом пнула дверь, где еще при жизни наших с Риной предшественниц какие-то шутники нацарапали впечатляющий набор бранных словечек на орочьем. В лицо дохнуло ароматом цветущей сирени, и это означало, что моя соседка дома. В отличие от меня, ей частенько присылали денег на карманные расходы, и Рина предпочитала все спускать на помады и духи, а если уж душилась, то так, что «легкий и женственный» аромат мог свалить с ног быка.
Рина сидела у окна и шила курсовой проект. Не маг — картинка! Платье цвета чайной розы с нескромным вырезом, плавная линия плеч, игривый медно-рыжий локон на нежной шейке. В маленьком ушке — аккуратная золотая сережка. Румянец на щеке, строго сомкнутые губы, аккуратный, чуть вздернутый носик.
Когда видишь Рину, сразу становится понятно, что в интернат ее отдали только для того, чтобы после обучения иметь диплом об окончании соответствующего заведения. Такие как Рина не держат магических лавок и не калечат глаза, работая ночи напролет. Они быстренько выходят замуж, рожают пару-тройку детишек и употребляют свой магический дар исключительно для того, чтобы повесить карапузу на шею талисман от царапин и синяков.
Я грохнула о пол тяжелыми ножнами. Рина оторвалась от вышивки, оглядела меня, близоруко щурясь. Все-таки неспроста почти все вышивальщики пользуются услугами целителей: от постоянного и ежедневного шитья быстро портится зрение.
— Тебе письмо, на кровати, — сказала она, а затем вернулась к своему занятию.
Письмо? Я поежилась. В последний раз мои дорогие родственнички вспомнили о моем существовании в день смерти прадедушки. Позвали на ритуал прощания, прекрасно зная о том, что я не поеду. Прадедушку успели спустить в семейный ледяной грот еще до того, как письмо приехало в интернат.
Я не стала кидаться к дешевому, из серой бумаги, конверту, сперва сунула свой любопытный нос к вышивке Рины. У нее, несомненно, был талант: для наставников Риночка готовила нечто экстраординарное. Я попыталась проследить вышитые мелким рубиновым бисером линии, запуталась в первом же узелке.
— И что это будет?
Она усмехнулась, провела ладонью по орнаменту — любовно, как будто гладила собственного ребенка.
— В этот раз я рассчитываю на удвоенную стипендию.
У меня стипендия была самая обычная, а на большее я не смела претендовать. Тут выбираешь: либо дни и ночи напролет сидишь, скрючившись над вышивкой, либо по пол-дня проводишь на выматывающих тренировках, совершенствуя тело, но сильно теряя в деньгах.
— Призыв феникса, — наконец пояснила Рина, — ты что, не видишь? Вот это — голова, а это — крылья. Хвост еще не вышила, глаза болят.
— Ты бы к целителю сходила, — буркнула я. Все-таки счастливая она, эта Ринка, уже хотя бы потому, что ей не придется зарабатывать на жизнь таким дрянным занятием, как вышивка.
— А, успею еще, — она беспечно взмахнула холеной ручкой, — ты это, письмо не забудь. Мне тоже интересно, кто это сподобился о тебе вспомнить.