В то утро я опять проснулся совершенно мокрым от пота.
«Когда же это кончится?» – думал я.
Но на самом деле, я уже не так злился из-за этих безумных ночей. И когда я обнаружил Кусандру в левой руке, сердце мое наполнила гордость.
– А что, мы с тобой неплохо вышли из положения, – сказал я, прижимая к себе меч.
– Ты теперь болтаешь сам с собой? Эй, отец! Бьёрн говорит сам с собой!
Это, конечно, Гуннар.
Моему брату стало лучше. Он почти совсем поправился, если не считать негнущейся шеи и головокружений.
Маме приходилось укладывать его чуть ли не насильно, ведь он мечтал лишь об одном: снова взяться за меч. И как всегда, я-то отлично знал, что́ у него на уме. Он хотел сразиться со мной, на этот раз – в полном хладнокровии и разбить меня наголову, соблюдая все наставления отца.
Как-то вечером за ужином он со смехом крикнул мне:
– Ну держись, брательник, скоро я уже буду как огурец. И тогда – смотри у меня!
И Гуннар замахал рукой, будто бьется насмерть. Он так раскачался на стуле, что стукнулся, и пришлось ему тащиться на свой матрас, хромая и потирая больную шею.
– Берегись! – еле слышно пробормотала Мага.
Наша кухарка с каждым днем все больше съезжала с катушек. Нападение на пастуха Друнна и потеря наших спален, похоже, ее доконали. Если раньше она была хлопотуньей и за словом в карман не лезла, теперь от нее осталась лишь бледная тень.
– Вот наш Гуннар разошелся! – одобрительно бросил Друнн, который в моем брате души не чаял. – Ну достанется скоро Бьёрну на орехи!
Как же я его ненавижу, бог ты мой!
И тут еще отец объявил, что тот, кто одержит победу в ближайшем поединке, получит в награду ожерелье из зубов ненасытров. А все в нашем доме знали, как Гуннару нравился этот трофей, напоминавший о безжалостных схватках, в которых Эйрик покрыл себя воинской славой. С детства мой брат приставал к отцу из-за этого бесценного сокровища. Вечно он просил на него еще раз посмотреть, потрогать, требовал назвать ему имя владельца каждого из жутких клыков, собранных в этом ожерелье. Отец же, по обыкновению, избегал конкретных ответов. Мы знали только, что самый крупный клык принадлежал боевому главарю ненасытров, жестокому Длинношею.
– Берегись! – опять пробормотала Мага.
В животе у меня закрутило. С такой наградой поединок превращался в серьезнейший бой. Перед глазами уже встала картинка: я лежу поверженный на земле, а Гуннар, поставив ногу мне на грудь, получает из рук отца драгоценное ожерелье. Я обвел глазами домашних, ища поддержки, но не встретил ни одного дружелюбного взгляда. Мама, Инге, Дизир, Сигрид – в этот раз все они от меня отвернулись.
«Эх, – подумал я, – если б только я был наяву таким сильным, как во сне, в сражениях с парнем без лица!»
Но я не питал иллюзий. Пусть во сне мы летаем как птицы и побеждаем без оружия двухголовых гигантских чудовищ! Реальность не имеет ничего общего с миром снов.
Я заснул несчастным… и почти тут же меня разбудил знакомый запах подгнивших фруктов.
Надо мной стоял Дизир со свечкой в руке и тряс меня за плечо.
– Пошли, – прошептал он. – И прихвади звою Кузандру, мой мальчик.
В золотистом свете я увидел его обрюзгшее, как корень сельдерея, лицо, покрытое прыщами и жуткими кратерами. Я привык к этому зрелищу с раннего детства, но сейчас от неожиданности, взглянув на него, впервые перепугался.
– Что з добой здрязлозь? – обиженно буркнул Дизир. – Ды бедя дикогда де видел?
– Я спал, – пробормотал я, протирая глаза.
– Идем зивее! Взе годово!
– Что готово?
Но Дизир не отвечал. Я натянул одежду и, перешагивая через тела спящих, последовал за ним в дальний конец зала, где были владения брата.
Там, к моему удивлению, было светло: горело десятка три свеч и масляных ламп. При этом площадка была отгорожена медвежьими шкурами, натянутыми на три столба, так что из остальной части зала ничего, что там происходило, было не разглядеть. Это все соорудил полутролль.
Дизир забрал у меня Кусандру и, по-прежнему ничего не говоря, стал обматывать лезвие белой тканью. На это ушло несколько минут. Я успел заметить, что его меч с длинным изогнутым лезвием – он никак не назывался – уже был обмотан.