Полный бодрости и радостного волнения, Караваев вошел в дом.
Забыл о Елене.
А она ждала его в дверях его комнаты. Стояла, опершись о косяк двери, и застывшим взглядом смотрела в одну точку.
Когда Караваев подошел к ней, она пропустила его мимо себя в комнатку, а сама, оставаясь в том же положении и не глядя на него, произнесла глухим голосом:
-- Я слышала сегодня, будто вы женитесь на Марусе.
Василий Ильич не сразу ответил. Слишком странно было все это: голос Елены и самый вопрос. Радость и бодрость сразу пропали. Снова зародился в душе страх, непонятный, наивный, чисто-детский страх.
Тем же голосом, но повернувшись к нему, Елена повторила:
-- Правда ли, что вы женитесь на Марусе?
Караваев подумал: "разве она не знала этого раньше?" Но сейчас же вспомнил, что это случилось вовсе не так давно, как ему кажется, что еще вчера он и сам не предвидел этого.
Он тихо ответил:
-- Да, Елена Дмитриевна. Я люблю Марусю.
Елена подошла к нему и, глядя прямо в глаза, сквозь сдавленные зубы процедила:
-- Я вас ненавижу!
Василий Ильич шарахнулся в сторону. Так неожиданно это было.
-- За что? -- сдавленным шепотом спросил он.
Елена села, закрыла лицо руками и после долгой паузы тихо заговорила:
-- Так страшно жить здесь! Так стыдно!.. Есть стыдно... дышать... даже думать, мечтать стыдно!.. Эти морлоки... Это не выходит из головы, успокоиться не дает... А вы!
-- Что же я?
-- Рыхлый вы! Как все! Я думала, у вас чуткая совесть, душа честная... Стыдно!
Василий Ильич подошел к ней, взял ее руку и нежно, любовно, как говорят с больным ребенком, начал убеждать ее:
-- Какая вы славная, чистая, смелая, Елена! Я восхищаюсь вами. Но вы неправы... Разве любовь преступление? Жизнь сложна, жизнь многогранна. Нельзя быть жестокой, даже во имя жалости к людям не надо жестокости, Елена... Любовь, это -- счастье. Это хорошо, честно и так радостно -- любовь! Знаете, Елена, пока я не знал любви, я никого не любил! И мои теории, и моя любовь к людям, и жалость моя -- все это было бескровное, умственное... И оттого не удавалось мне ничего, и оттого, как чужого, встречали меня в шахте, как врага... Сегодня я стал другим, новым. Это случилось в шахте, в черной шахте пришла ко мне светлая радость. Как я люблю, Елена! Люблю Марусю и свою любовь люблю! Да, свою любовь... Она раскрыла мою душу, сроднила меня с людьми... За что же вы меня ненавидите, Елена? За что? Ведь только сегодня я перестал ненавидеть себя, стыдиться себя!.. Не будьте жестокой, Елена!
Елена тихо высвободила свою руку из его рук, улыбнулась печальной улыбкой и заговорила мягко и с какой-то таинственной сосредоточенностью:
-- Нет, это неправда, что я вас ненавижу... Мне жалко вас и страшно за вас.
Потом она встала, прошлась по комнате, остановилась возле окна и, глядя на улицу, коротко спросила:
-- Когда свадьба?
-- Не знаю. Я еще не думал об этом.
-- Где?
-- Не знаю.
-- Только не здесь!
-- Почему?
-- Слышите, Василий Ильич, не здесь!
Елена подошла к Караваеву, взяла его руку и, сверкая своими полными тайны глазами, почти умоляюще повторила:
-- Не здесь! Ради Бога, Василии Ильич, не здесь! Уезжайте! Возьмите отпуск, поезжайте в город, там справьте свадьбу!
-- Разве это не все равно? Такая мелочь!
-- Нет, не все равно! И не пустяк! Я вас умоляю. Для вас же! Ведь вы единственный, кого я не хочу ненавидеть... Уезжайте!
Караваева взволновал этот умоляющий и настойчивый тон. Что-то почти мистическое сверкало в глазах Елены, и Василий Ильич чувствовал, что его снова охватывает страх.
А Елена, несколько успокоившись, продолжала:
-- Я предчувствую большое несчастье. Вы поймите. Нельзя надругаться над человеческим горем. Здесь стыдно смотреть на солнце. А вы хотите свадьбу... музыку, танцы, вина... Над головами зарытых в подземелье!.. Нет! Уезжайте! Пусть это будет далеко! Не так открыто, не так цинично!
Караваев собирался возразить. Вспомнились Маруся, белое платье, букет сирени. "Пусть тоже увидят весну".
Но Елена не дала ему говорить:
-- Я предчувствую большое несчастье... Вы думаете справедливости нет? Есть справедливость! Судьба мстит! Бойтесь мести, Василий. Ведь вы лучший. Судьба всегда избирает для мести лучших. Что ж, смейтесь! Скажите мне, что я суеверна, что я истерична... Но я чувствую, я чувствую! И верю своему чувству. Я боюсь вашей свадьбы, Василий!
И, сказав это, Елена встала:
-- Я ухожу.
-- Куда? -- встревожился Караваев. -- Как же вы пойдете ночью, одна? Я провожу вас.