В назначенный день собрались у Ременникова все инженеры, мистер Вильямс, мосье Турго, доктор Кац. В гостиной был предложен чай, но дамы не вышли, и получилось впечатление чисто делового собрания.
Караваев пришел позже всех. Его задержала Маруся. Она поджидала его на улице.
-- Я боюсь, Вася! Мне страшно за тебя! -- сказала она.
Караваев усмехнулся:
-- Ну, вот еще! Не съедят!
-- Но они не поймут тебя... Я знаю... Я слышала, как они о тебе говорили... С такой иронией... Особенно Заблоцкий... Я ненавижу его!
Караваеву сразу сделалось весело -- и от того, что предстоит серьезный бой, и от того, что Маруся уже живет его жизнью, его заботами и мечтами. Он бодро вошел в дом.
Серьезного боя однако не было. Хотя внешне все было обставлено с некоторой даже торжественной деловитостью: с выбором председателя, провозглашением начала "заседания", но видно было, что собравшиеся отбывают служебную повинность, скучают и нисколько не интересуются докладом молодого инженера.
Ременников, заметно волнуясь за своего будущего зятя, предложил:
-- Приступим к докладу. Василий Ильич, слово за вами.
Василий Ильич оглянулся. Все смотрели на него: англичанин со своей застывшей улыбкой, Ременников несколько смущенно и тревожно, Березин, суетливо вертясь на стуле и стараясь изобразить на своем лице подбадривающую улыбку, Заблоцкий с наглой насмешкой, мосье Турго, откровенно позевывая, доктор Кац с усталым равнодушием. Один только Кружилин сидел в уголку, дымил папиросой и не смотрел на Караваева.
Василий Ильич начал, несколько запинаясь, но быстро овладел собой и заговорил гладко и убежденно. И чувствуя, что ему удалось заинтересовать слушателей, он все больше возбуждался и к концу говорил уже страстно. Изложив все выгоды рабочей кассы не только для шахтеров, но и для предпринимателей. Караваев заговорил об обязанности интеллигенции прийти на помощь подземному племени, о совести, которая не может успокоиться при виде ужасов подземного труда...
-- Ну, это из репертуара Елены Дмитриевны! -- прерывая Караваева, громко произнес Заблоцкий и рассмеялся.
-- Продолжайте! -- сказал Репейников, обращаясь к Караваеву.
-- Я кончил и хотел бы выслушать ваше мнение о моем предложении.
Довольно долго длилось молчание. Все украдкой поглядывали на мистера Вильямса, но англичанин не выказывал желания говорить.
Опять заговорил Заблоцкий.
-- Чего вам, собственно, надо? -- обращаясь к Караваеву, выкрикивал он, мешая слова с шумным смехом, -- равенства, братства и прочего? Оттого, что будет касса, равенства еще не будет, вы все-таки будете в "господствующем классе", а они -- "порабощенным пролетариатом"... И какое вам дело до них? Они сами о себе думают! Не беспокойтесь! А если вы им друг, так вместо касс отучите их от водки, -- это будет самая лучшая касса! И вообще все это сантименты!
-- Нет, отчего же! -- попробовал говорить Березин. -- Объединение трудящихся это вовсе не пустые слова...
-- Это -- химера! -- решительно и авторитетно заявил мистер Вильямс.
-- Я тоже так смотрю! -- подхватил Ременников. -- Касса взаимопомощи среди шахтеров это -- химера. Шахтеры не доросли до этого. Они дики, невежественны, озлоблены. Дайте срок. На место нынешнего рабочего придет грамотный, трезвый. Это будет, может быть, не скоро, но ведь это будет...
-- Это тоже своего рода химера! -- тем же тоном заявил мистер Вильямс.
-- Браво! Превосходно! -- крикнул Заблоцкий.
Караваев чувствовал, что кровь бросается ему в голову. Еще минута -- и он наговорил бы кучу дерзостей этим отупевшим в сытости своей людям.
Но к нему подошел Кружилин. Он ничего не сказал, только взглянул на него, стараясь глазами передать свою мысль. И Василий Ильич понял его.
Стоит ли спорить, горячиться, вооружать против себя и без того недружелюбно настроенных товарищей и "начальство"? Ничего, кроме вреда, из этого не получится. Вспомнилась Елена, ее слова об "элоях" и "морлоках". Да, она права. Нельзя стоять посреди этих непримиримых начал. От этих надо уйти. Не здесь искать помощи. Они чужие... И пусть они иронизируют, возражают с притворной серьезностью. Ему уже нет дела до них. Он пойдет другими путями...
И Караваев больше не участвовал в споре, который, впрочем, скоро прекратился, так как дамы заявили, что им скучно.
XI.
Незаметно прошло два месяца.
По мере приближения дня свадьбы, Василия Ильича начало охватывать волнение.
Начиналась новая жизнь.
Сильнее, чем когда бы то ни было, он верил теперь в себя и в свое дело. Среди шахтеров у него образовался тесный кружок друзей. Эти уже не удовлетворялись мечтами о кассе. Караваев приобщил их к своей вере в новую жизнь, в новое человечество, свободное и равное. Все больше уходя в свою работу, завязав сношения с отдельными единомышленниками с других шахт, Василий Ильич чувствовал, что скоро на его пути станет огромное препятствие. Скрыть свою работу почти невозможно. Его ждут разрыв с администрацией рудника и, кто знает, какие еще злополучия!