Он закурил папиросу, разгладил большие отвислые усы, и лицо его приняло опять выражение насмешливое и слегка презрительное.
-- Ну, вот, прекрасный юноша, мы у цели! Здесь вы увидите весь наш Олимп. И автор "поэмы" тоже здесь...
-- Мистер Вильямс? -- слегка волнуясь, спросил Караваев.
-- Как же! Как же! -- вылезая из экипажа, говорил Кружилин. -- Субботы нашего почтеннейшего Семена Дмитриевича все посещают...
II.
Варвара Александровна Ременникова говорила Караваеву в шутливо-интимном тоне:
-- Ну, скучать у нас не будете! Теперь уже здесь есть дамское общество. Им, нашим старикам, хуже пришлось!
Варвара Александровна указала глазами на группу мужчин, которые о чем-то беседовали в противоположном углу гостиной. Василий Ильич уже всех знал. Там, в той группе, были Семен Дмитриевич Ременников, невысокий, умеренно полный и весь, от головы до пяток, благообразный; высокий и худой мосье Турго, главный бухгалтер компании; доктор Кац и инженер Заблоцкий, огромный плечистый мужчина с мясистым лицом, выбритым по-актерски.
-- Это -- все наши "пионеры", как они себя называют, -- продолжала хозяйка. -- Они приехали сюда двадцать лет тому назад. И представьте положение! Одни мужчины! Только потом, когда начал разрастаться городок вокруг завода, появились евреи-купцы... Ну, вот, их дочки... Вот и все!
-- Не забывайте "единственную", Варвара Александровна! -- вставил Кружилин, который сидел рядом с Караваевым.
-- Ах, эта "единственная" очень скоро выбыла из строя! -- и Варвара Александровна кокетливо улыбнулась. -- Да и то, какая я "барышня" была? Отец мой был сельский священник, а я босиком по полю бегала. Только благодаря отсутствию конкуренции за "барышню" сошла! -- Варвара Александровна засмеялась и, обращаясь к Кружилину, сказала: -- А ведь приятно, Иван Иванович, вспомнить молодость!
-- Вам-то приятно! И почтеннейшему Семену Дмитриевичу тоже приятно... А нам не очень! -- ответил Кружилин. -- Нет, молодой друг, вы обратите внимание на этого человека, -- Кружились указал на Ременникова. -- Ну, просто счастливчик! Везет во всем!
-- Вы не очень-то нападайте на Семена Дмитриевича! Ведь вы злой! -- произнесла Ременникова, но было видно, что ей приятно, когда говорят про ее мужа.
-- Еще бы, не злой! Нет вы послушайте, молодой коллега, -- говорил Кружилин, -- история невелика. Их было шесть. Она одна. Все влюблены. Я умудрился единственный... Всякий обозлится. И, главное, хитростью обошел! Понимаете... Решили жребий бросить. Написали записки: пять "нет", одну "да"... Все тянут, а он устраняется: "я, мол, не участвую". Ну, думаем, не интересуется, а через неделю -- жених!.. А ведь счастливцем-то я был! Я, Иван Иванович Кружилин... Будешь тут зол!
Семен Дмитриевич, очевидно, почувствовал, что речь шла о нем, и своим мелким, торопливым шагом подошел к ним.
-- О чем вы тут? -- спросил он с живой радостью, которая переполняла все его существо.
Впрочем, ответа он не дождался; он и спрашивал не для того, чтобы получить ответ, а для того, чтобы что-нибудь сказать и, сказав, сейчас же забыть. В следующий момент он уже положил руку на плечо Караваева и быстро говорил:
-- Ну, что, как? Немного освоились? Кстати, я забыл вам сказать раньше... Я получил письмо от моего друга, профессора Наитинова. Он пишет о вас и весьма вас хвалит. Я очень рад, что вы к нам приехали... Профессор Наитинов пишет, что вы пылки; но это ничего... недостаток, свойственный вашему возрасту... Чудак он, старик мой! Предупреждает меня, что вы "левый"! А кто же, позвольте вас спросить, теперь не "левый"? Я про себя скажу, я со школьной скамьи конституционалист!..
Все это Семен Дмитриевич произнес почти скороговоркой, Караваев не успел вставить слова, так как из передней донеслись голоса, и Ременников исчез с той же быстротой, с какой появился.
Вслед за ним ушла и Варвара Александровна.
-- Должно быть, мистер Вильямс, -- сказал Кружилин.
В гостиную вошел, сопровождаемый хозяевами, человек среднего роста, какой-то незначительный и серый. На чисто выбритом, продолговатом и лоснящемся лице блуждала какая-то несмелая, словно непроизвольная улыбка: казалось, этот человек улыбнулся когда-то, очень давно, да так и забыл улыбку на лице -- недосуг было пошевельнуть мускулами. Василий Ильич с удивлением смотрел на англичанина. Не верилось, что это и есть могущественный властелин целой области, "поэт, написавший великую поэму". Ничто не выдавало в этом мешковатом, как будто немного ленивом и рассеянном человеке той громадной силы воли, колоссальной энергии и смелой фантазии, которые нужны были для того, чтобы создать огнедышащее чудовище, чтобы вызвать кипучую жизнь в тихой степной равнине и в недрах земли, для того, чтобы собрать сюда и организовать для труда десятки тысяч людей...