Их познакомили. Мистер Вильямс посмотрел на Караваева каким-то странным, пронизывающим и в то же время ленивым взглядом продолговатых карих глаз. Василию Ильичу даже жутко стало под этим долгим взглядом. Наконец англичанин произнес:
-- Охотитесь?
-- Нет, -- ответил Караваев, удивленный этим стайным вопросом.
-- Плохо! -- и мистер Вильямс отвернулся от Караваева, а Ременников успел шепнуть молодому инженеру:
-- Мистер Вильямс очень любит охоту...
"Это все?" -- думал Василий Ильич, и ему было немного досадно и стыдно: ведь он сильно волновался, когда мистер Вильямс приближался к нему; волновался почти так, как однажды в Петербурге, очутившись с глазу на глаз с знаменитым писателем, перед которым он преклонялся.
Почти вслед за мистером Вильямсом пришли супруги Березины, два тихих человека, удивительно похожие друг на друга, оба некрасивые, скромно одетые, но какие-то до чрезвычайности удовлетворенные.
-- Из Петербурга? -- спросили они в один голос когда их представили Караваеву.
Получив утвердительный ответ, супруги заговорили, не перебивая друг друга, но вовремя успевая друг другу на помощь, о том, что им хочется в Петербург, что они не видели Комиссаржевской, не слыхали Шаляпина, что, вообще, Петербург -- культурный центр, а им приходится жить в глуши, среди людей, которые ничем не интересуются, даже не читают...
Рассказав все это, Березины оба сразу встали и торопливо пошли навстречу Варваре Александровне, которая в это время выходила из столовой в гостиную.
-- Что за чудаки? -- спросил Караваев Кружилина.
-- Да-с, чудаки! -- дымя папиросой, отозвался Кружилин. -- Среди рабочих слух ходит, что они социалисты... Все-то они с книжками, да про книжки говорят... А господин социалист себе на уме. Носа в чужое дело не сует и всем, за исключением, может быть, капиталистического строя, совершенно удовлетворен... У дирекции на хорошем счету.
Пришли еще гости. Богатый поставщик разных товаров на рудники Могилянский; нотариус с женой и двумя дочерьми, которые внесли в комнату шелест юбок и серебряные звуки молодого смеха; наконец пришел священник.
Василии Ильич чувствовал себя как-то неловко. Он не был застенчив и не чуждался общества. Но теперь ему было не до того. Было досадно и совестно вести ничего не значащие разговоры, отвечать на обыденные вопросы, занимать дам рассказами о петербургской жизни, начинать таким образом новую жизнь, которая представлялась такой серьезной, тревожной, почти трагичной. Хотелось говорить и слышать только о деле. Между тем разговоры велись обо всем, кроме того дела, которое его интересовало. Говорили о выступлении министра в Государственной Думе, о концерте Вяльцевой, обещанном через неделю в поселке, об избиении приезжего шулера в клубе... Обычные разговоры отдыхающих людей. Но ведь он, Василий Ильич, не заслужил права на отдых, не хотел его! Он жаждал поскорее окунуться в труд, в дело, в волнения и невзгоды новой жизни.
-- Варвара Александровна! -- громко, через всю гостиную, крикнула одна из дочерей нотариуса. -- Где же Маруся и Лена?
-- В самом деле, Варенька, отчего их нет? -- спохватился Семен Дмитриевич.
-- Маруся сейчас выйдет, -- отозвалась хозяйка. -- А Елена очень устала. Она спускалась в шахту...
-- В шахту? -- одновременно воскликнули Березин, обе барышни и Заблоцкий.
Ременников, обращаясь главным образом к мистеру Вильямсу, объяснил:
-- Елена, это -- моя сестра, молодая девушка, жила в Костроме, теперь в Москве на курсах. Приехала ко мне на днях, ну и с первого дня: в шахту да в шахту! Отговаривал, -- не помогло! Добилась своего!
-- Кто же ее повел? -- спросил Заблоцкий.
-- Штейгер.
-- Дурак! -- резко выпалил Заблоцкий и неожиданно расхохотался шумным, здоровым смехом. -- Ну, и курсистка! Вот что значит -- эмансипе!
Одна из дочерей нотариуса наклонилась к Караваеву и, кокетливо прищурив глазки, произнесла:
-- Ах, это так интересно -- спуститься в шахту!
Кружилин насмешливо отозвался:
-- Ту же фразу я слышал три года тому назад.
Барышня сначала смутилась, а потом сердито ответила:
-- Я не с вами разговариваю!.. И потом здесь все, как вы, злюки! Просишь в шахту повести, а они смеются!..
-- А вот Елена Дмитриевна захотела и -- пошла!
Барышня обиженно отвернулась.
Недалеко от Караваева сидели Ременникова и супруги Березины. Варвара Александровна говорила, разводя руками, словно оправдываясь:
-- Знаете, с Еленой не сладишь... Странная она, чудная! Так посмотришь на нее -- как будто мягкая, покладистая, а на своем постоит!