Скоро они придвинулись к объекту настолько близко, что молчать стало уже не прилично. Вадим прокашлял связки и намеревался выдать во все лёгкие: «Добрый день!» Как вдруг незнакомец сам повернулся к ним. Повернул не голову, нет… Развернулся весь в корпусе. Встал якорем. Недвижно. Молча. Глядя прямо в глаза. У Зорина перехватило дух. Человек был без возраста. То есть не имел привязки к каким-то годам. Он был одинаково стар и молод. Испещренный морщинами лоб, уголки глаз. Трагически вялый рот — всё это накидывало до сорока, не меньше… Но глаза. Отталкивали и притягивали. Вадим, который не мог оторваться от них, холодел от безотчётного ужаса. Глаза у незнакомца были книгой. Небывало жуткой и кричащей. Начать с того, что такие взгляды Вадим встречал однажды, в девяносто шестом, за перевалом Кайзекчила. Разгромленная горная база боевиков и зинданы, набитые живыми телами. Там взгляды были такие же. Пустые. Затравленные. Без проблесков жизни. Но там… За теми взглядами была стена. Тупик. А здесь, у незнакомца за взглядом выпирало что-то ещё, иная подача… Будто глаз его носил несколько масок и, первая была незначащая, ложная. В глубине у путника плескалась ярость и ТРЕБОВАНИЕ эту ярость утолить. Там в глубине зрачков-колодцев бесприютно купались Обида и Прощение. Мольба и Суд. Кроткость и Бешенство. Глаза — отражение преломленной души, у незнакомца менялись посекундно. Они читались… Как страницы… Молчание только усиливало эффект. А ведь путник не удивился, не испугался. Не вскрикнул, не попятился. Он будто б ждал. Он глядел им всем в глаза одновременно. Таким свойством обладают портреты. Как бы угол зрения не менять, где бы ни стоять, всегда портретные глаза будут глядеть на тебя. Но, то картины, холсты, а здесь… Завороженный, Вадим качнулся, отряхиваясь от транса. Все пятеро словно вклеились там, где стояли…
Зорин, который набрал в себя воздуха, чтобы, наконец, поздороваться с человеком, вдруг передёрнулся, придавленный криком. Кричали сзади, и кричал Олег.
— Стойте!!! Не подходите! Назад!!!
Вадим обернулся и ошалел от дикого вида Головного. Безумно вытаращенные глаза. Дрожащие губы. И неестественно мертвенно бледный цвет лица. Боже…
— Олежка, ты что? Ты как…
— Не подходите к нему! — Олег, сбросив рюкзак, заметался как раненый зверь. — Вадим! Люська! Ребята! Не надо! Оставайтесь тут, я сам…
— Чего сам, Олег? — хрипло спросил Вадим. От волнения у него молотом забилось сердце.
Головной дёрнул верхние пуговицы, желая расстегнуться побольше, но только вырвал их. Горестно махнул рукой и ткнул пальцем в направление чужака.
— Это не человек! Это моё… Понимаете?! Мой груз…
ГЛАВА 11
Губа никак не среагировал на приближение Головного. Ни поворотом, ни жестом, ни мимикой, всё также продолжал стоять и красноречиво смотреть. Статичность фигуры, тем не менее, не имела аналога с манекеном, поскольку от фигуры пыхало сумасшедшим жаром. Небывалым. Энергетическим колором, если играть в образы. За миг как подойти близко, Олег испытал целый диапазон эмоций. Не своих. Его… Узнавание — это шло первым. Испуг. Испугом можно назвать всё лицо, что носило эту печать всё время. Ненависть и ярость. Первое понятно, второе обосновано… Самое страшное, что Олег увидел в его глазах, когда подошёл на расстояние локтя, — взгляд. Взгляд не Артура Зельдина, его однопризывника, а Виолента. Того, треклятого… Он сидел в его зрачке, напыщенно умный, насмешливо сволочной. Следил исподтишка, улыбался…
— Я виноват. Я… Готов понести ответ…
Это сказал, разумеется, он, Олег, но слова свои он услышал далеко от себя. Как бы со стороны своего визави. Это было странно и противоестественно. Олег повторил с нажимом, включив в обращение имя того, к кому обращался.