Она кивнула:
— Ну да. Тут половина жильцов — германцы, и вы выглядите как германец. Только на конкретно этом пляже вы не совсем типичны, вот мне и стало любопытно.
— Понимаю. Наметанный глаз художника сразу подметил необычные детали, да? В общем, вы правы, потому что я — просто бывший военный, которому министерство обороны к выходному пособию оплатило еще и отдых в пятизвездочном отеле. И да, скорей всего, я на весь отель единственный уникум, который отдыхает тут за казенный счет.
Я думал, что признание в своей заурядности и бедности исчерпает ее интерес к моей персоне — но не тут-то было.
— Надо же… Я кучу гипотез придумала, но вы меня удивили. А за какие заслуги вам таких бонусов насыпали?
— Да так, в честь двадцатой аварии. Летчик-испытатель я. Бывший. — Я решил придерживаться единой версии.
— Вау… Знаете, вот летчиков знакомых у меня еще нет, — улыбнулась она, и тут я ее узнал.
Та самая девица в очках, которая обсуждала дайвинг со своими знакомыми в первый день. Только сейчас она без очков, и потому я ее узнал не сразу.
— Бывает, — кивнул я, — вот у меня художников знакомых нет, хотя вас, художников, намного больше, чем летчиков.
— И все же, почему вы тут в одиночестве скучаете?
— Да я только-только из госпиталя, где провалялся семь месяцев. Врачи давали очень плохие прогнозы, что ходить я больше не буду, а если и буду — то кое-как. Моя подруга решила, что такой я ей не нужен, и ушла, так что ехать сюда мне было особо не с кем.
— Ха! Вот уж она, наверное, локти кусала, когда вас выписали здорового, да? Может быть, даже пыталась вернуться?
— Да нет, она не дура и прекрасно понимала, что такие вещи не прощаются.
У меня в голове уже складывается костяк плана: девица местная, это раз. Она художница, и к тому же успешная, если заработки позволяют ей жить в этом отеле постоянно, это два. И тут важно, что информация эта проверяемая, я смогу проверить, и сколько она тут живет, и много ли картин написала. То, что она живет тут давно, исключает заранее спланированную «подсадку», хотя, возможно, мне умышленно оплатили отдых именно здесь и это я к ней подсажен, а не она ко мне. Но вот то, что она известная художница, значительно уменьшает вероятность ее работы на спецслужбу. И если она богатая художница — наверняка имеет вход в богемную среду. То, что в прошлый раз с одним из ее знакомых была очень дорогая девица — даже если она не эскортница, то все равно очень дорогая, такие шикарные девушки не интересуются парнями без денег — подтверждает мою догадку.
Ну а где богема, поэты и художники — там и наркотики. Если не напрямую через нее, то через ее знакомых я мог бы выйти на поставщика наркотиков, а уже через поставщика — на кого-то, кто делает документы.
Так что пусть меня уже не волнует сильно «тема номер один» — но знакомство может пригодиться.
Мы вполне мило пообщались, я выяснил, что зовут ее Гордана и она действительно модная художница-маринистка.
— Рисую преимущественно морские закаты и восходы, — сказала Гордана, — а еще котиков.
— Хм… котиков? Любите кошек?
— Не особо, но они намного прибыльнее морских закатов.
— Простите, не понял?
Тут она замялась.
— Ой… я лишку болтнула… Вы умеете хранить тайны?
— Конечно, — сказал я, — я даже под пыткой не признаюсь, какие именно самолеты испытывал.
Гордана улыбнулась:
— Тогда, так и быть, я доверю вам свою… Я дорисовываю котиков на старых картинах, и это основная статья моих доходов.
— А зачем так делать? — удивился я.
— Понимаете, старые картины — как антиквариат. Они ведь и есть антиквариат… Тут такое дело, что любой набросок на салфетке знаменитого художника стоит огромных денег, но если художник не из самых-самых, то там уже раз на раз не приходится. Две более-менее равнозначные работы одной и той же тематики одного и того же художника одного и того же периода творчества могут очень сильно отличаться по стоимости. Вот у нас два пейзажа… Или два морских заката… Один стоит больших денег, а второй — смешных. Ну просто потому, что один пейзаж яркий, а другой донельзя унылый. Но замечено, что дорисованный котик — ну или попугай или еще кто — помогает хорошо продать что угодно. Даже то, что сто лет никто не хотел покупать. На незначительный пейзаж добавляем воздушный шар — и у нас уже ценная, дорогая картина, отражающая раннюю историю воздухоплавания. Вуаля.
Я приподнял брови:
— А я почему-то думал, что если дорисовать что-то на старинной картине — она будет испорчена и упадет в цене…
Гордана хитро прищурилась: