Выбрать главу

И дальше совсем уже:

"А-а-а!!! И у тебя есть вены!"

 

10.

#размышляльки
Про насилие сегодня.
У хозяина дома, где мы сняли комнату, оказалось две жены, и обеих он избивал. 
Первая, Света встретила нас в проулке и повела показывать дом. У неё был бесформенный рот с полными деформированными губами, будто у жертвы новичка-хирурга, сделавшего ей неудачную пластическую операцию по закачиванию ботокса. Взгляд затравленный, неразговорчивая, она отрывисто рассказала о том, где находятся душ, кухня и туалет, дала ключи от комнаты и акцентировала внимание на том, что стирать можно, но только своим порошком. И мыться только в гостевом душе, а не в хозяйском.
Всюду был идеальный порядок - кухня, туалет, душ сверкали чистотой - но в воздухе царило нечто напряжённое, тяжёлое. И к вечеру стало понятно, о чём это.
Хозяин с его второй женой вернулись домой. Их комната находилась рядом. Ссора быстро разрослась в бурный скандал и закончилась только спустя час звуком удара, недоумённым женским криком "ты что делаешь?", перешедшим в плач, а затем в тишину. 
Женщину я увидела только через день. Она сидела на скамейке в глубине тёмного двора и курила.
Мне захотелось как-то её разговорить, но она только сильнее затянулась сигаретой.

- Счастливого пути, - сказала заспанная Света, когда мы уходили. 
- Вам - счастливо оставаться, - ответила я.
Она только грустно усмехнулась.
.....
Мне довелось пообщаться с хозяином дома - вечером накануне отъезда. В камуфляжной форме, серьёзный и тощий мужик, с жёстким взглядом, он сидел во дворе, а я подошла попросить тазик, чтобы постирать мелкие вещи кусочком мыла. 


- Стиралка же есть, - ткнул он пальцем в сторону машинки и повёл меня к ней. - Вот порошок.
- Это же чужой, - брякнула я, вспомнив инструкции Светы.
- ЭТО МОЙ ПОРОШОК, - сказал он почти грубо.
- Хорошо... а как включается?
Тогда он позвал Свету - видимо, сам никогда ничего не стирал.
Света испуганно объяснила, куда насыпать порошок и на какую кнопку жать. Ей явно не хотелось со мной контактировать, и особенно в его присутствии.
- Повесите потом на балконе, чтобы высохло, - разрешил он.

Я поймала себя на том, что боюсь.
Вот именно сейчас, в окружении этой атмосферы, с этим непредсказуемым мужиком у меня нет выбора, а можно только быть вежливой, - предельно вежливой, - постараться не накосячить и побыстрее свалить отсюда в закат. Конфликтовать тут, на чужой территории, с человеком, который срывается на раз-два, и вообще вероятно контуженный на всю голову? Ну нет. 
С удивлением обнаружила, что улыбаюсь, веду себя неестественно, и даже слишком вежливо, почти заискивающе.
Этот механизм - приспособление к жизни с насильником - играет злую шутку с теми, кто остаётся рядом. Они становятся тенью. Они начинают думать, что достойны именно этого и что в этом можно жить, но только навсегда позабыв, каково это - смеяться.

Есть что-то противоестественное в том, как Света с разбитыми когда-то губами с утра завивает себе волосы плойкой, делая крупные локоны, и этим старается ему понравиться.
А всё, что мы можем сделать - это показать своим образом жизни, заразительным смехом и поведением, что можно ведь и по-другому. 
И это всё, пожалуй, что можно сделать, ибо пока у человека внутри не случится инсайт - так он и будет продолжать терпеть. 
И это тоже выбор - быть или не быть жертвой.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

11.

Я стояла на пустынном пляже и прощалась с морем. 

И ощутила острую грусть. 

Грусть, как субстанция, одолела меня, накатила тяжёлым, болезненным облаком, окутала. Это было так ощутимо, что я вспомнила, как в таком же состоянии пребывала после расставания с мужчиной, - пребывала катастрофически долго, не в силах смириться, что проиграла.
В голове всплыла фраза Верочки Полозковой "Из всех мужчин только ветер и стоит слёз", и как раз мелкая белая известняковая пыль густой колючей метелью волочилась над землёй, трепала одежду, щипала глаза и колола ноги. Слёзы выступили сами собой.
Да, только в этом по-настоящему и был повод, чтобы поплакать - в песке и пыли, попавших в глаза.
А остальное?
Ну, грусть. Мне открылось, что ей надо отдаться целиком - как любой наступившей эмоции, и только так правильно: отдаваться, пропускать сквозь себя, без какого-либо сопротивления.
И я так сделала, сдалась.
И тогда мне, окружённой грустью, словно морской водой, стало вдруг по-настоящему, сильно и живо, и затем - светло и хорошо. 
Словно вместе с грустью сквозь меня прошло море, и потом грусть ушла, а море - неистово бирюзовое, - море осталось :-).