Помню во всех мелких подробностях его рассказ о грузчиках в старом порту, где почти вся работа производилась по старинке — чаще всего вручную. Люди поднимали подчас непосильный груз и подбадривали себя горькой, острой, грубой бранью, не щадящей ничего на свете.
И казалось, остановись на миг эта брань — и огромные, тяжелые чувалы беспомощно упадут с плеч на землю.
Вероятно, Житков не записал значительной доли тех замечательных затейливых историй, которые он с такой охотой и с таким мастерством рассказывал своим друзьям после окончания работы в редакции, у себя дома, в трамвае или в поезде.
Острая память подсказывала ему характерные черты, которые делали видимым и осязаемым все, о чем бы он ни рассказывал.
Однажды речь зашла о каком-то китайском приморском городе. Молодой литератор, незадолго перед тем вернувшийся из путешествия, пустился в подробное описание местных улиц, домов, костюмов. Однако ему так и не удалось дать слушателям сколько-нибудь ясное представление о причудливой, незнакомой обстановке.
В разговор вмешался Борис Степанович. Он был немногословен и упомянул всего лишь одну характерную для этого города деталь. Посреди тесной улицы висят длинные и узкие афиши или объявления с выведенными на них тушью иероглифами. Легкие полоски бумаги с четкими значками шелестят и колеблются от ветра каждый раз, когда под ними проходят рикши или проезжают экипажи.
Этой одной небольшой подробности было довольно, чтобы мы вообразили улицу, которой никогда не видали.
Борис Житков никогда не был в литературе дебютантом, новичком.
Весь тот сложный и трудный путь, который выпадает на долю начинающего писателя, он прошел как-то за кулисами, еще до выхода своего на литературную арену.
Он был внимательным и жадным читателем, хорошо знал русскую и французскую литературу (по-французски он и читал и писал совершенно свободно), был глубоко знаком с местными диалектами, с фольклором.
В продолжение многих лет он усердно вел дневник — настоящий дневник писателя, — занося в него и беглые впечатления и события окружающей жизни.
Щедро — по-писательски — тратил он силы и время на переписку со множеством людей, знакомых и незнакомых, со взрослыми и детьми. Письма его полны юмора, свежих — своих — мыслей и тонких наблюдений.
По его собственным словам, он писал стихи и прозу задолго до того, как начал печататься.
Почему же так поздно стал он профессиональным писателем?
Это можно объяснить разнообразием его способностей, интересов и увлечений, которые тянули его то в одну, то в другую сторону. Штурманское дело, химия, кораблестроение, музыка (игра на скрипке) поочередно овладевали его помыслами, вытесняя все остальное. Чем только не занимался он на своем веку! Был рыбаком и школьным учителем, знал толк и в печатном, и в столярном, и в слесарном, и в пожарном деле. Сам того не подозревая, он как бы готовил себя к роли большого писателя, который может рассказать молодым поколениям обо всем, что создали на свете человеческая мысль и человеческий труд.
Неизвестно, пробовал ли он отдавать в печать свои стихи и прозу до революции.
Человеком он был гордым, да и к тому же был всегда слишком занят, чтобы тратить время на хождение по редакциям или даже на переписку с ними.
Оглядываясь на писательский путь Бориса Житкова, понимаешь, что в литературу он пришел совсем не поздно, а как раз вовремя.
Революция дала детям лучшее из классической и фольклорной литературы и создала новую детскую книгу, главной темой которой стал творческий труд.
Кому же было работать в этой новой советской литературе для детей, как не Борису Житкову — человеку, который не только знал, как делаются самые разнообразные вещи, но и глубоко — всем своим существом — чувствовал поэзию ладного, дружного, искусного, свободного труда.
О любой профессии он умел рассказывать не как обычный популяризатор, а так, как мастера говорят о своем любимом деле, — смело, весело, просто. Он нежно любил рабочий инструмент и добротный материал, а больше всего любил ловкого и умелого мастера, рукам которого подчиняются и дерево, и металл, и вся окружающая нас природа.
Борис Житков писал не только для детей. Мы знаем его талантливые романы, пьесы и статьи, написанные для взрослых.
Но я думаю, что свое, житковское, новое слово сказал он именно в детской литературе, в той литературе, которая встречает человека на самом пороге жизни.
Книга для детей была у нас когда-то достоянием довольно узкого круга читателей. Теперь же вместо считанных тысяч у нас появились миллионы читателей — в городе и в колхозе, в промысловом поселке и на любой железнодорожной станции.
К этим многочисленным юным читателям, не отгороженным от мира стенами «детской», и обращается Житков в своих книгах, написанных доходчивым и в то же время чуждым какой бы то ни было нарочитости языком.
Чтобы писать для детей, автору надо не только знать современных ребят, но и помнить собственное детство, свои детские волнения, радости и печали. Борис Житков обладал этой счастливой памятью и потому так отлично изображал детей, отнюдь не принижая и не упрощая их.
Да и взрослые персонажи не служат у него только рамой, окружающей мир, где живут дети. У них своя жизнь, свои мысли, чувства, характеры.
В первые годы своей литературной работы Житков в шутку называл себя иной раз «грузовиком», в противоположность «легковым машинам», то есть поэтам и беллетристам, которые не обременяют своих книг тяжеловесным познавательным материалом.
На одной из своих книг, подаренных мне, он сделал надпись: «Курьерскому — от товарного».
Однако книги Житкова подчас превосходят многие тома, написанные его собратьями по перу, беллетристами и поэтами, и в легкости, и в темпе, и в изяществе.
Правда, значительную часть его собрания сочинений составляют рассказы-очерки об электричестве и печатном деле, о плотниках — и пожарных, о железной дороге, о компасе и самодельном буере. Кажется, нет той области техники, которой бы не коснулся Житков. Впрочем, и в этих познавательных очерках он остается художником. Читая его книжку о плотнике, не знаешь, чему более удивляться: ловкому и точному искусству русского мастерового, оставляющего на дереве тончайшую резьбу, или изобразительному мастерству автора, который так хорошо знает силу, вес, оттенок и характер каждого слова.
Однако не в изображении вещей, созданных человеческим трудом, была главная сила Житкова.
Не менее, а иной раз даже более искусно умел он рисовать людей, передавать их неуловимые душевные движения. В русской литературе немало замечательных книг о детстве. Среди таких книг можно с полным правом назвать рассказ Бориса Житкова «Пудя». Бережно, любовно. с мягким юмором показывает Житков, какими огромными кажутся подчас ребятам события, в которых взрослые не усмотрели бы ничего значительного. Житков избегает навязчивой морали, но самый юный и неискушенный читатель отчетливо различит в его книгах борьбу добра со злом, правды — с ложью. Не предвзятая характеристика, не рекомендация, данная автором, а поведение его действующих лиц в трудных и острых положениях дает нам представление об их чувствах и характерах. В минуты тяжелого испытания — во время шторма, крушения, метели — яснее видишь, кто смел, щедр, великодушен и кто себялюбив, мелочен, труслив.
Говорить о главных, о самых существенных чертах человека — дело настоящего, большого писателя, а детского в особенности.
Это умел делать Борис Житков.
Печатается по изданию:
«Жизнь и творчество Б. С. Житкова» (статьи), Москва, 1955 год.
НА ВОДЕ
(Шквал)
— Провались он совсем и со своей черепицей вместе! — ругался матрос Ковалев. — Этакую тяжесть на палубу валит!
— Ладно, сейчас кончаем, еще только тысяча осталась, — прохрипел старик боцман, размазывая красную черепичную пыль по потному лицу.