Сложное и ответственное дело — определить генеральные курсы развертывания подводных лодок в новой обстановке базирования флота. Часами сидели над картами офицеры-операторы штаба флота, командиры подводных лодок и сам Н. П. Египко, прежде чем удавалось выбрать наиболее удачные варианты. Приходилось детально анализировать все данные об известных нам минных заграждениях и о возможных новых минных постановках противника. В операционной зоне Кронштадтской крепости намеченные курсы движения подлодок тщательно протраливались и охранялись дозорами.
И все же чем бы мы в штабе ни занимались, мысли каждого были у стен Ленинграда. Работая, мы чутко прислушивались к канонаде, стараясь в оттенках ее раскатов найти хотя бы отдаленный ответ на самое главное, что нас волновало: как дела на фронте под городом?
Вот и сейчас после решения всех деловых вопросов Н. П. Египко медлит уходить от меня. Мы разговариваем о положении на сухопутье. Только что сообщили, что фашисты в районе населенного пункта Пелля бросили в наступление большую массу пехоты и чуть ли не две сотни танков, вооруженных огнеметами. На узком участке им удалось прорвать фронт 42-й армии и продвинуться на десять километров. 2-я отдельная бригада морской пехоты спешно направлена в помощь армейцам. В этом районе идут тяжелые кровопролитные бои… Ведь фашисты рвутся к Красному Селу, от которого рукой подать до Ленинграда.
Во время нашей беседы дрожали оконные стекла. Казалось, они вот-вот вылетят из рам. Огонь вели оба линейных корабля и крейсер «Киров». Били по району Красного Села.
Обстановка тревожная. Я прошу Николая Павловича внимательно следить, чтобы подводные лодки подолгу не стояли у плавбазы и после каждого появления вражеского самолета-разведчика немедленно меняли места.
Египко собрал документы, протянул мне руку и мрачно процедил:
— Да, дела, дела…
Я задержал его:
— Скажите, а как настроение у подводников?
— Всяко бывает. На тех лодках, которые готовятся к походу, настроение у матросов и офицеров отличное, все рвутся бить фашистов в море, мстить за Ленинград. А вот у тех, кто на берегу, кто ремонтирует лодки, не всегда ладно на душе… Зарева ленинградских пожаров кого угодно выведут из равновесия. У многих ведь там семьи. Сами понимаете…
Египко ушел, а я задумался над его словами. Наши трудности и поражения в первые месяцы войны на сухопутном фронте, наши потери на море — все это, конечно, действует на людей, кое-кого и выводит «из меридиана», как говорят штурманы. Многие даже внешне осунулись, постарели, стали резче в разговорах с товарищами. Что ж, это понятно. Слишком трагично все происходящее. Мы переживаем за Родину, за Ленинград, за наши семьи. Но надо держать себя в руках.
Мы не сомневались, что наша партия спасет страну, найдет выход из самого тяжелого положения. Это придавало нам силы и упорство в борьбе.
Донесения с фронта поступали одно горше другого. В довершение ко всему фашисты после сильных артиллерийских обстрелов Ленинграда снова совершили массированные воздушные налеты на город. 10 сентября, пожалуй, была самая жестокая бомбардировка Ленинграда, с большими жертвами среди населения и крупными разрушениями. Зарева пожаров многие часы были отчетливо видны в Кронштадте. На город было сброшено шестьдесят девять больших фугасных бомб и около двух тысяч зажигательных. В восьми районах города возникло более восьмидесяти пожаров. Сгорело еще три Бадаевских склада, но на этот раз без продовольствия. Большой пожар полыхал на судостроительной верфи имени Жданова, горел маслозавод «Красная звезда». Убито и ранено более семисот ленинградцев…
11 сентября утром из приемной донесся густой раскатистый бас:
— Начальник штаба один? — С этими словами дверь открылась, и в кабинете появилась знакомая плотная фигура генерала Москаленко.
Митрофан Иванович был сумрачен и неразговорчив, вижу, что и он ночь не спал, заметно осунулся. У него тоже значительно усложнилось управление хозяйством тыла флота, ибо флот находится в Ленинграде и в Кронштадте. И потому определилось как бы два тыла флота, но над ними довлел тыл Ленинградского фронта, все больше и больше прибиравший к своим рукам все флотские запасы продовольствия, топлива и боеприпасов. Этого требовали интересы обороны осажденного города-крепости, но к этому нам трудно было привыкнуть.