— Отчего же? Нажал удачно курок — и всё твоё, — пьяненько хохотнул кто-то.
— А вот, кстати, и наш экземпляр. Судя по глазным впадинам, случай, с ним произошедший и неприятный, имел место год... нет, пожалуй, полтора года назад. Готов держать пари. И был для него действительно неприятным, поскольку насильственным.
— Разумеется! Какой же дурень по доброй воле с глазами захочет расстаться?! — ввернул чрезвычайно разговорчивый сегодня Ганс.
Проль пропустил его замечание мимо ушей:
— Очи ему не выкололи, а именно выжгли. Изверги проклятые. Причём или палач был в стельку, или передоверил своему помощнику-несмышлёнышу, или свои его за какой-то проступок покарали. Так как всё же: будете спорить, скольких людишек упокоил данный субъект в компании себе подобных, одёжку добывая?..
Кто-то, надеясь провести прочих, вёл подсчёт молча, старательно загибая пальцы. Кто-то, наоборот, считал громко да ещё и совет держал с окружающими. Процедура отняла значительное время. Наконец Михель, как бы подводя общий итог, протяжно молвил:
— Пять... или шесть.
— Пять? Шесть? — загудели прочие. — Да объясняй же, чёрт рогатый, не томи более!
— Четыре, ребятушки, четыре. — Проль явно наслаждался выражением всеобщего недоумения, а то и откровенного злорадства: ошибся, мол. — Ослепили-то его недавно, я ж не зря вам подсказку давал. Отсюда: и кафтан, и штаны — его. Даже под слоем грязи видно, что они одноцветные и по мерке сшиты. Правда, как он их добыл, когда был зрячим, — вопрос. Может, сотни две народу извёл да с каждой загубленной души — по крейцеру, по крейцеру. Раз ноги умудрился не протянуть — значит, парнишка бывалый.
— Так, может, тогда и всё остальное — его? — ехидно поинтересовался Ганс.
— Башмаки его, коренные, явно сразу же какой-то ловкий зрячий сдёрнул, может, тот же палач за труды. А шляпу и прочие мелочи он сам лекарю снёс, облегчения боли невыносимой ради... Однако потеха продолжается. Есть у кого монета?
При слове «монета» солдаты вмиг как-то поджались и, переминаясь с ноги на ногу, старались теперь не встретиться глазами с Пролем.
— Денежка-то не пропадёт? — осмелился нарушить молчание рябой тугодум Клемент, в то время как более сообразительные предпочли отмолчаться.
— Вот в этом я как раз и не уверен.
Клемент хотел было юркнуть обратно в толпу, однако прочие, явно довольные, что отыскался-таки дуралей дурнее их, дружно затянули: чего, мол, ты, давай, коли вызвался, не пристало настоящему ландскнехту мелочь по карманам трясти, таить на дружескую забаву. Буквально силой выдрали из кармана кулак с зажатым сребреником да Пролю искомую монету передали.
Получив деньги, Проль, однако, спешить не стал.
— Монетку нашу пометим. Вот так вот ножичком надрежем. Все видели и запомнили? А теперь вон на тот камешек вбросим, чтобы позвончей покатилась. Готово. А теперь смотрите со всем возможным тщанием! Вон он, видите, разом оживился, уши навострил, хотя вида не подаёт. Двинулся осторожненько в нашу сторону. Идёт, идёт... Проходит мимо камня. Зырьте в оба глаза! Наклоняется? Нет, ничего подобного: не наклоняется и ногами не загребает. Подходит...
— Подайте, служивые, Христа ради! Сам был солдатиком бравым, пока картечь вражья очи не выхлестала.
— Точно помнишь, что это была именно картечь, а не ревнивая жена с горшком кипятка или не разбуянившийся сосед-рогоносец?
— Грех смеяться над убогим. Чем зубоскалить, пособите лучше скрасить дней остаток.
— Так ведь бросили ж тебе монетку.
— Каку-таку монетку, господа солдаты? Шутить изволите?!
— Ну-ка, кто помоложе, сбегайте, гляньте! Хотя можете ноги зря не бить. Я вам точно говорю: ничегошеньки вы там не промыслите.
Тем не менее побежали, и даже не один, а трое. А то ведь зашли одного — сам и прикарманит без догляду-то должного! Ещё издали заорали, что нет там ни черташеньки.
— Так что, убогий, — Проль мягонько встряхнул слепого, хотя в голосе мягкости и в помине не было, — сам выложишь монетку, тобой зажиленную, или прикажешь тебя обшарить? — И, совсем не слушая бормотаний-оправданий и божбы клятвенной, — всем прочим: — Спорим на талер, что ничего вы на нём не найдёте?!
— Конечно, не найдём, нашёл простачков, — зашумели единодушно. — Ведь мы ж своими глазами видели, что не нагибался он.
— Тогда ж где она? — притворно изумился Проль.
— Да бес её знает, куда закатилась, — хозяин монеты едва не плакал.
— Если сей господин нам представится, то мы и имя того беса узнаем, — гнул своё Проль.