Михелю вдруг воочию привиделось, как кок укладывает его, выпотрошенного и набитого взамен потрохов разварным горохом, но ещё на удивление живого, на огромный противень и — в печь! Брр, померещится же такое...
«Подобраться к люку, послушать? А вдруг кто-нибудь что-нибудь как обычно забудет, да и прискочит в кубрик в самый распоследний момент?..»
— Ян, голубчик, ты, когда всё уляжется и немного освободишься, принеси мне воды.
— Так вон ведь бочонок с кружкой — прямо у изголовья! Нарочно перенесли. Дотянуться вполне можно.
Вот у глупых людишек завсегда так: бряцают словами, что зелёные рекруты оружием, о последствиях не думая. Почудилось, нет ли, что все прочие как-то насторожились? Выкручивайся теперь из-за этого олуха...
— Ты не понял, вернее, не дослушал. — Михель добавил в голос досады; скорее даже не досады, а лёгкой укоризны: — Я просил немного забортной воды на компресс. Помогает, говорят...
Под его пристальным взглядом Питеру ничего не оставалось как только согласно кивнуть.
Едва кубрик опустел, Михель, приподнявшись на локтях, плотно приложил ухо к борту «Ноя», пытаясь если не подслушать, то хотя бы не пропустить момента спуска вельбота на воду.
Как всеми и предсказывалось, Корнелиус без особого восторга принял новость о том, что ему придётся сменить мутовку на весло. Быстро сообразив, что на его тяжкую долю всем плевать, он начал упирать исключительно на общественный интерес:
— Да я-то что, вот как вы будете без горяченького?
— Ничего, напечём свежей китятины на скорую руку, да добряк шкипер бочонок джина на радостях отворит.
— Я тебе отворю! — тут же отреагировали от штурвала. — Захлебнёшься на радостях.
— И всё ж таки: почему не Ян? Мальчонка крепенький, да и морскую закалку надо ж когда-то ему получать.
— Имей совесть: паренька от единой капелюшечки крови падучая, того и гляди, хватит, а тут киту полное кровопускание делать! Перевернёт нам в истерике вельбот — то-то мы вдосталь набарахтаемся. Так застынем, что никакой твой особенный «ледокол» нам уже не пособит, хоть бочку его замеси.
— К тому же такую стряпню, коей ты нас потчуешь, любой сварганит: хоть эпилептик, хоть паралитик, хоть хромой, хоть слепой.
— Говори как на духу, — цепко схватил Корнелиус Яна за рукав, — стряпал ли когда?
— Хоть воду, парень, держи в котле кипящей! А Корнелиус вернётся — что-нибудь да набросает.
— Я могу и сейчас бобы зарядить, — втайне Корнелиус решил сильно переборщить, чтобы обязательно пригорели. Тогда все шишки — на Яна, подтвердив его, кока, незаменимость. Но в последний момент профессиональная гордость остановила: — Только они ещё не перебраны... Ладно, что мне, впервой что ль в вельботе ходить?.. А вообще вы, ребята, покушаетесь на святое морское правило: кок должен находиться всегда в тепле и сытости! Тогда и кораблю обеспечена удача. — Корнелиус уже смирился с тем, что место его — на банке, и теперь только словесами цеплялся за палубу «Ноя».
— Сытым да пьяным, проглот несчастный! Кто опять горшочек мёда, для грога сохраняемого, опустошил?! Опять на крыс свалишь? — неожиданно взревел Адриан, коего одна лишь мысль сверлила и точила: «Киты! Киты! Не ушли бы».
— Они, они, бестии хвостатые! — Корнелиус только что не божился.
— А вот сейчас уложим тебя кверху пузом на палубе, благо солнышко припекает, и поглядим: часа, небось, не пройдёт — медок-то и выступит! А вообще, гоните этого нытика с палубы долой, пока я его как приманку не использовал. Акулы, они ведь тоже любят сладенькое да жирненькое.
— Погоди, погоди, я хоть горсть сухарей в карман насыплю!
— Шевелись, обжора! Это тебе не над котлом в тёплом камбузе дремать!..
Вся эта возня-перебранка с Корнелиусом изрядно развеселила команду. В любом артельном хозяйстве повара завсегда подозревают во всевозможных прегрешениях. Толстого повара — втройне. Правда, и тонкому особо не спускают: что, мол, ты за фрукт такой, коли даже самого себя напитать не можешь?
И не то чтобы Корнелиус их обманывал, обвешивал, недодавал, а то, что деликатесов разных ему на нос перепадало гораздо более, нежели простому китобою. Может, даже поболе, чем спексиндеру и шкиперу. С другой стороны, «к чему приставлены, то и имеем».
Гильом уже, ровно мальчуган-шкода, начал нашёптывать-подучивать-подзуживать юнгу, как было бы славно окропить Корнелиуса морской водицей или, того круче, за борт ненароком вывалить. Пришлось Йосту внушительно погрозить кулаком — для вразумления.