— Вы предадите священные таинства и машины в нашем распоряжении разложению, энтропии.
— Мы остаемся верными своему предназначению, — сказал Кидон, впервые возвысив голос, который прокатился по залу. — Мы не псы на побегушках. Мы — первые из Триады. Мы — те, кто идет в пламя, кто несет пламя. Мы не ломаемся. Мы не бежим. Мы противостоим тому, что осмелится пойти против нас. — А затем Кидон улыбнулся. Широко, невесело. — И, самое важное, магос, мы побеждаем.
Геронтий-Чи-Лямбда минуту молчал, а затем повернулся вполоборота, голова слегка вращалась из стороны в сторону. Это был самый человеческий жест, который Тетракаурон видел от магоса, и когда он заговорил, ответ пришел от него одного — тихий уставший голос.
— Вы не сможете победить, — сказал он.
— Вы говорите о мятеже, — отрезал Баззаний. — Вы приносите слабость в час, когда необходима сила. Это вы будете осуждены.
— Этот факт и вероятность не важны. Итог моего жизненного уравнения не важен. Я хочу, чтобы данные были не таковыми, какие они есть, но прежде всего я — слуга истины машины: грядет уничтожение.
— Вы ошибаетесь, — сказал Кидон.
— Разве? — спросил магос и повернулся, направившись к двери. Техножрецы, сервиторы и автоматы зашагали следом. Он остановился у двери и обернулся. — Наступает стадия, когда решение уравнения заключается не в том, как победить, а как выжить. — Затем он повернулся и вышел из зала. Командиры Легио смотрели ему в след.
— Не думал, что вращению шестеренки может служить подобный глупец, — сказал Тетракаурон Артусе, когда необходимость в церемониях отпала. Она нахмурилась, шестеренки ее электротатуировок перестали вращаться.
— Надеюсь на это, — сказала она и посмотрела на дверь, через которую вышел техножрец. — Надеюсь.
Северный оборонительный обвод, зона Меркурианской стены, нижний горизонтальный пояс.
По равнине перед тремя застывшими рыцарями катился рассветный туман. Каждый из них принадлежал меньшей породе — втрое выше человека, тело из гладкой брони балансировало на изогнутых назад поршневых ногах. Пластины покрыты выцветшим кремовым и изумрудным лаком. С оружейных рук свисают красно-серебристые знамена, тяжелые и влажные от рассветной росы. Два скакуна вооружены тупоносыми термальными копьями и цепными мечами. Капли конденсированной влаги свисают с неподвижных цепных зубьев и бегут из вентиляционных отверстий орудий. Автопушки третьего нацелены в небо, напоминая пики, с которыми шли на войну рыцари другой эпохи. По длинным стволам завиваются спиралью кремовый и алый цвета — яркие и чистые.
В тишине кабины Акастия наблюдала за тем, как туман отступает от озаряемого мира. Сенсоры «Элата» могли окрасить местность данными, термальными, электростатическими, тактическими или скорректированными движением абстракциями, но она решила смотреть на нее собственными глазами. Отсюда она видела вершины гор на севере, белые кончики зубов впились в небеса. Под ними землю все еще окутывала серая мгла, скрывая ее покрытую шрамами кожу. Это была выровненная местность.
Воля Преторианца сравняла города и районы, которые находились здесь. Армии рабочих и машин обрушили здания, башни и дома в землю и пыль. Жилые кварталы, лачуги, мануфактории, базилики, зарождающиеся ульи — все исчезло, разрушенное и измельченное в плато, которое протянулось от подножья далекой горы до окружавших Внутренний дворец стен. Местность превратили в обстреливаемую зону, которая простиралась от стены на сто двадцать километров. Акастия и ее соратники по знамени стояли в месте, которое канониры на стенах называли линией горизонта — точке, где прицельная линия с самых высоких участков стены сходилась с изгибом земли. Отсюда, оглянувшись в сторону Дворца, она могла увидеть только зубцы на вершине Меркурианской стены. Эту картину венчали грозовые тучи, клубившиеся там, где пустотные щиты соприкасались с атмосферой. В облаках мигали вспышки молний. Между тремя рыцарями и стеной лежал огневой рубеж Меркурианской-Ликующей: сто сорок километров холмистой местности, усеянной изменившимися руслами рек, горами мусора и расщелинами. Армии рабочих сравняли поселения за стеной, но то, что осталось, стало заветом простому факту — ничто нельзя сделать совершенно плоским, ни в таком масштабе, ни за то время и ни теми инструментами, которыми воспользовались. Здесь находились скопления машин размером с небольшие города, массивные фундаменты ульев, которые не поддавались усилиям разрушить их. Волю Преторианца исполнили, но достигнутым результатом стала пустошь под прицелом орудий стены. Это было поле битвы площадью в тысячи квадратных километров, ожидающее битву.