Пертурабо шел в сопровождении квартета автоматов Железного Круга, а перед ними маршировали Форрикс и трое терминаторов Первой гранд-роты. Аргонис шел рядом с Форриксом, держа шлем под одной рукой, а церемониальный жезл в другой. Темные глаза Пертурабо неподвижно смотрели перед собой, но одна из оружейных установок со стуком перезарядилась, среагировав на следовавшие за ними тени. Аргонис тоже молчал с каменным лицом. Советник магистра войны был таким с момента, как они взлетели из порта Львиные врата. Его молчание действовало на Форрикса сильнее шепотов и теней, обитающих на корабле. Аргонис был хтонийцем до мозга костей, но в этой натуре присутствовало самодовольство убийцы, кровожадная насмешка окружающему миру. Сейчас к этой самоуверенности добавилось еще кое-что. Будь Аргонис смертным, Форрикс мог счесть это страхом. Или сожалением.
Дверь в тронный зал появилась перед ними так внезапно, что Форрикс от удивления остановился. У него были отчетливые воспоминания о корабле, он проходил здесь раньше, но не узнавал коридоры, ведущие к командному залу. «Тронному залу», напомнил он себе: не место командования или приветствия, но место власти. Когда он посмотрел на двери, в голове возник болезненный гул. Раньше они были из пластали со слоями красного железа и адамантия. Теперь выглядели, как обсидиановые, под гладко отполированной поверхностью двигались, словно дым, отражения.
Форрикс вдруг увидел фигуры в черной терминаторской броне, стоявшие с обеих сторон дверей. Как он их не заметил? Железный Круг развернулся, заряжая оружие и поднимая щиты. Пертурабо дернул головой, и автоматы застыли. Трое терминаторов Форрикса перестроились в треугольник, выставив оружие.
— Вольно, — приказал Пертурабо. — Мы в доме моего брата. Какое зло может нам здесь грозить? — Его взгляд переместился к Аргонису. Советник не ответил, но шагнул вперед и поднял жезл. Двери открылись. Изнутри зашипел белый холодный воздух, похожий на дыхание зимы.
Аргонис повернулся.
— Входите, — сказал он. Пертурабо секунду не шевелился, его глаза превратились в черные жемчужины. Затем он шагнул вперед, пластины доспеха отразили свет, словно лезвия ножей. Железный Круг и терминаторы остались на месте. Форрикс последовал за примархом.
На миг он оказался в полной и абсолютной темноте. У Форрикса возникло ощущение, что он шагнул с края скалы. Затем его нога коснулась палубы. В лицо первого капитана хлынул свет, такой яркий, что в глазах на секунду побелело для компенсации. Солнечный свет бил из круглого иллюминатора в дальней стене. Золотистые лучи отражались от золотых колонн и отполированного до зеркального блеска пола. Здесь не обитали тени. Просто не могли. Только свет, чистый, сверкающий, слепящий.
Перед иллюминатором сидел Гор. Его доспех был черным, но тоже сияющим, как будто магистр войны был призмой, которая улавливала свет, а затем отражала его, словно сам Гор был источником всего освещения. Его трон обрамлял ореол из кристаллов и золота. Под клинками левой руки лежал отполированный череп Ферруса Мануса. Лицо магистра войны было открытым, безмятежным, доброжелательным.
— Мой брат, — обратился Гор, поднявшись навстречу подошедшему Пертурабо. Форрикс держался в шаге позади своего повелителя. Аргонис прошел вперед и встал рядом с троном. Советник казался неуместным рядом с ослепляющим присутствием магистра войны человечества.
Пертурабо коротко кивнул.
— Мой магистр войны, — ответил он.
Гор сошел по ступеням тронного помоста. Форриксу показалось, что он заметил краем глаза, как в блеске что-то сместилось, подобно пятну маслянистого дыма над пылающим горизонтом, подобно миражу.
— Ты сделал это, — сказал Гор, остановившись перед Пертурабо и положив руку на плечо Повелителя Железа. — Все, что лежит за пределами последней стены нашего отца — наше. Наши войска сотрясают землю. Все, что остается Рогалу — осыпающееся кольцо неудач. Вот он итог. Как я просил и только ты мог сделать.
Форрикс почувствовал, как подскочило сердце, как прошла усталость, которую он даже не осознавал. Он ощутил восторг, удовлетворение, словно все, что произошло ранее, было сном, а все, что произойдет — обещанием блаженства.