Даже зимой Авача и мыс Вертикальный, огромная гора, прикрывающая вход в бухту, необыкновенно красивы. Словом, тут было на что посмотреть.
Идем на юг вдоль береговых огромной высоты пирамидальных сопок, упирающихся, казалось, пиками своих вершин в самое небо. Проложен курс, ведущий в бухту Велючинскую. Смотрю и никакой бухты не вижу. Корабль идет прямо на скалы. И только когда подошли кабельтовых на десять, сопки будто раздвинулись. Встали на якорь поближе к водопаду. Вода — необычайно чистая. Из корабельных цистерн выкачали остатки старой воды, чтобы набрать свеженькой, камчатской. Как положено, команда, да и мы, пассажиры, всласть намылись в бане, все необходимое постирали. А через некоторое время, пройдя первым Курильским проливом, вышли в бурное Охотское море.
Запомнился мне этот переход. Корабль обледенел. Каждый день вся команда, да и многие пассажиры, счищали лед. В редкие моменты, когда ночью появлялись просветы в облаках, удавалось по звездам определять место корабля в разгневанном море, бросающем на него холодные многотонные волны.
Больше всего тревожило то, что в проливе Лаперуза есть грозная группа скал, иные из которых не увидишь, пока на них не сядешь. Поэтому астрономические определения места в море были для нас очень важны. Как назло, на подходе к проливу заштормило основательно. Тяжелые тучи, несущиеся в двадцати метрах над водой, сменялись полосами тумана.
К счастью, все обошлось благополучно. Когда мы миновали пролив, я оставил свои штурманские дела и занялся оформлением полученного от Попова задания. Во Владивосток пришли поздно ночью. Генерал Стороженко всем, кто с ним работал, дал два дня на отдых и три на подготовку материала.
Утром я засел за работу. А во второй половине дня, не ожидая вызова, пошел к Попову, взяв с собой докладную, написанную от руки, и карту с нужными обозначениями.
— Приветствую отпускника, — с доброй улыбкой произнес Александр Васильевич. — Как отпуск?
— Отлично! Налазился по снежным сопкам лет на десять вперед, нагляделся так много всего удивительного, что не знаю, когда еще такое увижу…
Более часа докладывал я Попову о поездке. Но отведенного времени мне все же так и не хватило. Начальнику штаба флота надо было идти к командующему.
— Давай карту, я сам по ней комфлоту доложу, а докладную принесешь в отпечатанном виде, — сказал Попов. — Ну а отпуск у тебя прошел, видно, не даром…
Неожиданные перемены
Время не стояло на месте. Флот рос и мужал. Совершенствовалась боевая выучка его личного состава.
В январе 1938 года в командование Тихоокеанским флотом вступил флагман 2 ранга Николай Герасимович Кузнецов. Будучи до этого заместителем командующего, он успел ознакомиться с состоянием и готовностью основных сил флота (подводные лодки, авиация). Большой практический опыт ведения боевых действий Николай Герасимович приобрел в боях за Испанскую республику. Новый командующий круто повернул дело на практическую организацию противовоздушной обороны, создание устойчивой системы управления силами флота, особенно в условиях нападения авиации противника.
В должность начальника штаба флота вступил тоже участник событий в Испании капитан 1 ранга В. Л. Богденко, а мой однокурсник по училищу Михаил Клевенский возглавил оперативный отдел штаба флота.
Вся жизнь на флоте приобрела заметное ускорение. Началось с того, что Кузнецов лично на месте стал изучать положение дел в каждом соединении. Затем на сборе старшего командного состава Николай Герасимович ознакомил присутствующих со всеми типами самолетов и их боевыми возможностями. Все это происходило на практике в самих авиационных частях.
В планах боевой подготовки для кораблей и частей было увеличено число артиллерийских стрельб по воздушным целям.
Всем пришлось по душе, что Кузнецов стал энергично изучать морской театр, соединения, корабли, глубоко вникать в суть дела. С однокашниками по Военно-морскому училищу имени М. В. Фрунзе, да и со всеми подчиненными командующий держался просто, но умел соблюдать положенную дистанцию. Еще в училище Кузнецов пользовался большим авторитетом. На нашем втором курсе он был хорошим, требовательным старшиной, умеющим и власть применить, и совет дельный курсанту дать, и в учебных делах помочь.
На Тихом океане наша первая встреча с Николаем Герасимовичем произошла в 1937 году, когда он был еще заместителем командующего. Мы неожиданно увиделись с ним в коридоре штаба, когда я выходил из кабинета начальника боевой подготовки Чернощека после планирования боевой подготовки на очередную неделю.
— Здравствуй, редактор «Шторма» (так называлась стенгазета училища). Что не заходишь к начальству? Или не признаешь? Пойдем ко мне, познакомь меня со всем своим хозяйством. А тебе есть о чем рассказать. Ведь именно у нас, на Тихоокеанском флоте, образовалось такое большое и, я бы сказал, уникальное соединение минных заградителей, какого нет ни на одном другом флоте. Дело у нас тут, на Дальнем Востоке, серьезное. Глядеть надо в оба. В любой час жди от японской военщины какой-нибудь провокации…
Наверное, более часа я докладывал Кузнецову подробные характеристики кораблей, их командиров в экипажей. Рассказывал о том, что помимо своих специальных тральных дел бывшие рыбные траулеры и буксиры выполняют многочисленные задания по доставке людей я грузов частям, расположенным на берегу Японского моря, по буксировке барж с материалами для строительства батарей береговой обороны и оборонительных сооружений и, наконец, по обеспечению боевой подготовки подводных лодок и береговых батарей.
— Часто тральщику во Владивостоке предоставляется время только на приемку угля, воды и продовольствия. Люди, особенно командиры, очень сильно выматываются, — с горячностью закончил я.
Выслушав мой жаркий доклад, Кузнецов заметил:
— Что горячишься, с одной стороны, это хорошо, значит, работаешь и служишь правильно, за дело болеешь, но, с другой стороны, начальнику штаба бригады надо уметь сдерживать свои эмоции, ему нелишне иметь более холодный ум, быть сдержаннее. Вот ознакомлюсь с основными силами флота — обязательно побываю на вашем соединении. Ну, желаю успехов. — Николай Герасимович крепко пожал мне руку.
В начале 1938 года я вступил в командование бригадой. При очередном докладе командующему получил разрешение с весны корабли бригады базировать в одной из бухт южного побережья острова Русский, расположенной поближе к районам боевой подготовки.
После очередной тренировки в совместной минной постановке в самой широкой, южной, части Уссурийского залива заградители стали на якорь в заливе Славянский. Не прошло и полутора часов, как в открытый иллюминатор слышу команду дежурного по штабу:
— Боевая тревога. Поднять сигналы «Воздушный», «Норд». Доложить комбригу: обнаружен самолет красного цвета.
Пока из каюты поднимался на мостик, тральщик, стоявший в дозоре, открыл по самолету пулеметный огонь. Почти тотчас это сделали и все остальные корабли. Наблюдаю стрельбу. Все идет как положено.
— Флагарт, точно фиксируйте время, параметры стрельбы и свои замечания, — приказываю я флагманскому артиллеристу.
Самолет, пройдя с севера на юг над нашим, соединением, развернувшись, ушел на северо-восток. Стрельбу закончили. Дан отбой боевой тревоги.
Начальник штаба бригады капитан 3 ранга Петр Павлович Михайлов доложил результаты внезапной проверки нашей готовности к отражению атак самолетов противника, учиненной командующим флотом.
Был поднят сигнал, объявляющий благодарность дозорному тральщику и флагманскому заградителю «Аргунь» за отличную стрельбу.
Чтобы повысить бдительность и готовность средств противовоздушной обороны, командующий флотом ввел новшество, ранее нигде не практикуемое: всякий корабль, зенитная батарея, обнаружив самолет, окрашенный в красный цвет, были обязаны открывать по нему огонь, но стрелять так, чтобы снаряды разрывались ниже цели и не поражали сам самолет. При стоянках на рейдах между кораблями возникало азартное соревнование — кто раньше обнаружит красный самолет, кто быстрее откроет огонь.