Очередную кампанию выпуску предстояло совершить на старом броненосном фрегате "Князь Пожарский", который недавно зачислили в разряд учебных кораблей. В свое время "Князь Пожарский" был украшением флота, как в смысле вооружения, броневой защиты и хода, так и красоты. В данное же время он утратил всякое боевое значение, но красота осталась. Его артиллерия была настолько архаична, что орудия имели деревянные установки, без подъемного и поворотного механизмов и наводились "ганшпугами" Самой большой являлась носовая 6-дюймовая пушка, из которой стреляли со всякими предосторожностями и за всю кампанию делали один или два выстрела, чтобы показать кадетам, как стреляет такое сложное сооружение. Когда она заряжалась, всех гнали подальше, а комендор отходил на длину шнура, который предусмотрительно надвязывался. Артиллерийский офицер командовал "пли", комендор дергал шнур, и мы все, стоявшие сзади, с замиранием ждали какого-то ужасающего грохота. Но часто, ничего не следовало, так как происходила осечка, и только после повторения всей церемонии наконец старушка выпаливала, сильно отскочив назад и иногда соскочив с салазок. Весь бак покрывался густым дымом от черного пороха, так что при отсутствии ветра долго ничего нельзя было разобрать, но зато старик артиллерийский офицер ходил с видом именинника — "что, мол, видели, как выстрелила".
Управление этой исторической артиллерией было вверено старому офицеру корпуса морской артиллерии, который плавал на "Пожарском" чуть ли не с его постройки и, казалось, так свыкся с ним, что убери его — он обязательно помрет За своими пушками он любовно ухаживал и, наверное, в тайниках своей души считал более полезными, чем современные орудия.
Было на "Пожарском" и еще несколько достопримечательных личностей. Среди них два чиновника, выслужившихся из матросов, — шкипер и артиллерийский содержатель. Еще в давно прошедшие времена такие чиновники получали на флоте прозвище "петухов" и жили в особой кают-компании, которая соответственно и называлась "петушиной ямой" На "Пожарском" она помещалась под офицерской кают-компанией и, так как была уже за броневым поясом, не имела бортовых иллюминаторов, и свет попадал через узкий и глубокий, как колодец, световой люк. Конечно, среди нас находились озорники, которые не забывали поддразнивать ее обитателей, крича. "Петухи, хорошо ли вам там", или подражая петушиному "ку-ка-ре- ку" Этих двух чиновников никогда не было видно на палубе, и только по праздничным дням, после обедни, во время торжественного поздравления командиром всего экипажа они вылезали на шканцы и становились на левый фланг офицерского фронта. Причем одевались в очень коротенькие сюртучки и какие-то удивительной формы треуголки, на которые мы всегда заглядывались и находили, что как они, так и сами их обладатели, поросли мохом.
Находилось на "Пожарском" и еще одно замечательное лицо — это боцман по фамилии Рыба. По происхождению он был цыган и, без сомнения, представлял редкий случай, когда человек его национальности так привык к флоту, что остался на сверхсрочную службу и сделался дельным моряком. Он пользовался большим авторитетом как среди офицеров, так и матросов, а следовательно, и мы прониклись к нему большим уважением. Рыба был огромного роста, плечистый, с красивым, смуглым лицом, выдававшим его происхождение. Всегда спокойный и самоуверенный, он знал корабль вдоль и поперек, кажется, каждый винтик и заклепка были ему знакомы, недаром он проплавал на нем лет тридцать. Никто, кроме него, не мог так быстро управиться с уборкой якоря, чрезвычайно сложной на "Пожарском", благодаря тараннообразному носу, огромным, адмиральской системы деревянным штокам и ручному шпилю, на который для выхаживания якоря приходилось ставить чуть ли не всю команду Рыба помнил, как "Пожарский" ходил еще под парусами и совершал заграничные плавания, и оттого отлично знал сложные парусные маневры, которые теперь уже отходили в вечность.
Последней достопримечательностью был старший судовой механик, тоже старого закала, сохранившийся с тех пор, когда механики еще только вводились на флот с переходом на паровые суда. Офицеры-парусники их встречали недружелюбно, как первых вестников исчезновения парусного флота. В довершение к этому, механикам не дали офицерских чинов, и они имели чиновничьи погоны. Кроме того, они были не дворянского сословия, как строевые офицеры, и все это ставило их даже ниже другой "черной кости" на флоте — офицеров корпуса штурманов и корпуса артиллерии. Механиков прозвали "сапогами" и "вельзевулами", и эти прозвища дошли и до нас. Мы сейчас же стали изощряться в этом направлении, спуская на веревке в машинный люк сапог или крича туда, "вельзевул".