Реваз Мишвеладзе.
Мосэ
Мосэ Ортовидзе довольно долго находился в заключении.
Мосэ не был отправлен в далекие края. В пятнадцати километрах от его родного города - старая губернская тюрьма, там и отбывал Мосэ свой срок.
Хотя Мосэ сидел недалеко от дома, однако посетители не столь уж часто беспокоили его.
Дома у Мосэ оставалась старуха мать, которая половину дней своих проводила в постели. После первого же свидания Мосэ сам запретил ей ездить к нему: «Зачем тебе, мать, таскаться сюда, побереги-ка лучше себя, мне ничего не надо».
Что же касается приятелей, то у Мосэ было два-три друга, но в силу различных обстоятельств они тоже находились в местах не столь отдаленных.
Нельзя сказать, что за эти четыре с половиной года Мосэ исправился до конца, что он глубоко осознал всю тяжесть своей вины и отныне собирается посвятить себя общественно полезному труду. Но одно было ясно как день. Мосэ больше не хотел возвращаться в тюрьму.
«Хватит, сколько можно здесь кантоваться. Третий десяток разменял, пора и кончать свои фокусы, срока ведь все равно не минуешь, попадешься рано или поздно. Не стану я, конечно, гнуть спину как осел (Мосэ не был поклонником физического труда), найду себе какую-нибудь легкую работенку (под легкой работой Мосэ разумел место за прилавком или, в крайнем случае, должность ночного сторожа), и женюсь наконец и матери на исходе дней дам пожить по-человечески»
Принимая во внимание эти соображения, Мосэ собирался приложить все усилия, чтобы больше никогда не угодить за решетку. Кто его знает, может, это и называется исправлением.
Срок заключения истекал у него через полтора года, но Мосэ за дисциплинированное поведение выпустили досрочно, и сегодня, 21 августа 197… года, в двенадцать часов дня Мосэ Ортовидзе вернулся в свой родной город.
С вокзала (Мосэ прибыл товарным поездом) он мог пересечь Сухумский проспект и сразу выйти на улицу Ниношвили, но дай-ка, подумал, пройдусь по центру - и подождал троллейбуса.
Мосэ показалось, что город Дзелквиана за время его отсутствия стал вроде бы каким-то старым и маленьким.
Он дважды обошел сад Акакия, но никого из приятелей не встретил. Вокруг были незнакомые лица. Возможно, сверстникам Мосэ некогда уже было прогуливаться по саду и околачиваться перед гостиницей, подросли другие ребята - длинноволосые, в широких брюках, веером расходящихся книзу, в узких рубашках, чулком обтягивающих худые плечи
Теперь уже эти ребята завладели центром, уже они балагурили, абонировав удобные скамейки вдоль стены старого театра. Мосэ почему-то не любил ребят такого возраста и свернул в сторону бань.
Шагал по белому мосту только что вернувшийся из заключения человек. Мосэ Ортовидзе. Одежда, в которой Мосэ появился в Дзелквиане, давно уже вышла из моды. Мятый черный пиджак словно сделался короче. Узкий белый плетеный ремень, который раньше считался ультрамодным, в Дзелквиане уже никто больше не носил. Одним словом, город ушел далеко вперед, и Мосэ еще ниже нахлобучил на глаза свою кепку из букле.
Человек, родившийся и выросший в Дзелквиане, знавший все углы и закоулки, внезапно почувствовал себя здесь посторонним: ему даже не хотелось, чтобы до прихода домой его кто-нибудь узнал.
Только одно приятное впечатление и оставил город у Мосэ. За белым мостом, в маленьких мастерских вдоль нынешней Бахтрионской улицы по-прежнему сидели за своими рабочими местами часовщики, кепочники, сапожники. Мосэ приятно было видеть их знакомые лица. Этим, только этим и была похожа Дзелквиана на прежнюю Дзелквиану. Мосэ любил этот ремесленный люд за его трудолюбие, находчивость и остроумие.
Ему даже вдруг захотелось заглянуть в какую-нибудь из мастерских и удивить мастеров своим появлением, но он почему-то передумал.
Однако мастера сами узнали в высоком, худом прохожем Мосэ. За его спиной одна за другой осторожно открывались двери мастерских, и испуганные лица переглядывались: «Выпустили!»
У кинотеатра «Хроника» Мосэ свернул на улицу Ниношвили.
Теперь он был почти дома. Мосэ жил прямо за «Пьяным базаром». До дома ему оставалось меньше километра. Мосэ невольно ускорил шаги.
У аптеки он заметил прижавшегося к стене человека в берете: что это он стоит как вкопанный, что, интересно, он там высматривает? Чем ближе Мосэ подходил, тем больше удивлялся. Человек лет примерно сорока, интеллигентного вида, без усов, стоял обхватив обеими руками почтовый ящик, и дожидался Мосэ.
- Слушай, друг! - тихо сказал он Мосэ, когда тот поравнялся с ним.
- Чего тебе?
- Будь человеком, уважь меня, подержи-ка немного,- Незнакомец показал подбородком на почтовый ящик.
- А что с ним стряслось? - Мосэ остановился. Хоть он и спешил домой, но человек нуждался в его помощи, и Мосэ не мог отказать.
- Падает, проклятый. Подержи-ка немного. Я сбегаю на базар, достану молоток и гвозди и прибью его покрепче. Если его вниз поставить, знаешь ведь, какой народ пошел,- сопрет кто-нибудь. Потом хлопот не оберешься, почта все-таки. Ну-ка подхватывай, вот так… Тяжело немного, но ничего, я сейчас вернусь. Давай надави посильнее грудью… еще сильней… хорошо, теперь уж не упадет больше.
Мосэ тоже обнял ящик. Какое-то время они держали его вместе. Когда Мосэ поудобнее устроился у стены, незнакомец осторожно отпустил руки, отряхнул выпачканные брюки и улыбнулся.
- Дай бог тебе здоровья, пусть создатель одарит тебя силой и энергией. Целый час уже стою, и ни одна душа не подошла помочь. Все куда-то спешат сегодня. А я что, выходит, бездельник какой-нибудь? Смотри, чтобы не упал, иначе скандал, я сейчас, мигом обернусь.
Человек в берете оглянулся разок и исчез за воротами рынка.
Пока незнакомец бегает в поисках молотка и гвоздей, у нас есть время вкратце рассказать, за какое дело сидел человек, который сейчас (сколько бы ни дивились прохожие) как ни в чем не бывало держал почтовый ящик и, чтобы никто не узнал его, отвернул лицо к стене.
Мосэ Ортовидзе был осужден за мошенничество.
«Аферист», «плут», «жулик» - такими вот словами характеризовали обычно Мосэ.
Словно у него были, что называется, мозги набекрень. С детских лет он только и думал, как бы кого обмануть, над кем посмеяться, как сплутовать.
Он мог, например, сидеть, притаившись в кустах за забором с катушкой ниток. Привяжет к концу нитки трешницу и бросит ее на тротуар. Как только обрадованный находкой прохожий наклонялся за деньгами, Мосэ быстро сматывал нитку и кричал по-петушиному. Смущенный прохожий с проклятиями спешил прочь, а Мосэ опять бросал деньги на тротуар и, прячась за кустами, ждал новую жертву.
Изобретателен был Мосэ на всякие выдумки и розыгрыши.
Одно время повадился он переставлять стрелки-указатели на перекрестках, и часто машина, державшая путь в Самтредия, оказывалась в Хони, и наоборот. Мосэ хорошо рисовал, и у него дома не переводились вывески, написанные на куске картона: «Не работает», «Закрыто на ремонт», «Продается дом» и т. п. Из-за его проказ народ переставал ходить в баню, закрывались на ремонт общественные уборные, и находились охотники купить недавно построенный дом, о продаже которого хозяин, весь выложившийся на этом строительстве, ни сном ни духом не помышлял.
«Прямо чума какая-то этот Мосэ Ортовидзе с его проделками»,- говаривали степенные жители Дзелквианы. Бывало, если кого Мосэ невзлюбит, так все - добра не жди. То «скорую» вызовет но адресу своего ненавистника, то пожарную машину. Собаке его (если такая имелась) Мосэ скармливал через забор хлебные катышки со спрятанной внутри иголкой, а хозяевам перерезал радиолинию и несколько раз на дню звонил по телефону, предупреждая: «Запасайте воду, сейчас перекрываем».
Хоть и вредный был Мосэ человек, однако справедливости ради, надо сказать, что за всю свою жизнь он никогда ничего чужого не брал. Пуще смерти ненавидел он воров и воровство. Мыслимо ли - залезать в чужой карман или снимать с человека часы, негодовал обычно Мосэ. Ведь если есть у тебя хоть какая-никакая голова на плечах, деньги достать дело плевое. Надо так их выманить у человека, чтобы он еще и спасибо тебе сказал.