Николь покорно призналась в боли, стыде и тайном гневе, которые пронесла через все подростковые года. Она рассказала Сергию, как ненавидела мужчину, лишившего ее чести. Иногда ей хотелось убить его за то, что ей были неведомы нормальные подростковые мысли и мечтания, которыми наслаждались ее друзья. Но иногда она любила его, отчаянно, всем телом, и эта любовь захлестывала ее, и она презирала себя за мгновения слабости. Наконец Николь начала ненавидеть свою мать. Будь та лучшей любовницей, удовлетворявшей сексуальные потребности этого мужчины, он не стал бы насиловать Николь.
По крайней мере, так говорил ей отчим, когда учил девочку искусству ублажения. Он превратил ее в личную куртизанку и обучил всему, что отказывалась делать мать. Он уверял, что став взрослой, она еще поблагодарит его.
Порой было просто. Пара вздохов в ночи — и вот уже все кончено.
Но порой все оказывалось куда сложнее. Иногда даже с кровью. И никогда она не могла ему отказать. Пока, наконец, даже не зная, что беременна, не оказалась в больнице с выкидышем. Доктора сказали, что из-за травмы матки она никогда больше не сможет иметь детей. Но хуже этого была душевная травма. Мать назвала Николь соблазнительницей и именно ее обвинила в произошедшем. Так ей и надо, сказала тогда мать. Это божья кара за плохое поведение. А отчим только рассмеялся и сказал, что это скорее благословение — по крайней мере, ей не нужно будет глотать таблетки.
Не найдя в себе ни сил, ни храбрости бороться с ними, два дня спустя Николь убежала из дома. И попала в ловушку пороков еще худших, чем тот, от которого надеялась скрыться.
Она хотела жить нормальной жизнью. Но вместо этого ее заставляли выполнять немыслимо извращенные фантазии, чтобы приносить деньги мужчинам, продававшим ее друг другу и перевозившим из Бруклина в Майами и, наконец, в Лас-Вегас, где ее покровителем стал Василий. Она говорила Сергию, что были случаи, когда она подносила бритву к лицу, убежденная, что причиной ее рабства стала красота, и что, уничтожив ее, она сможет избавиться от того ада, в который превратилась ее жизнь.
Однажды вечером, когда она потеряла всякую надежду, Василий представил ее Полу Даниловичу, пригласив их обоих в ночной клуб. Она не помнила, что было после второго коктейля, но, проснувшись утром в мотеле, обнаружила у себя на пальце обручальное кольцо, на тумбочке возле кровати — свидетельство о браке, и рядом — Пола Даниловича, рассказывающего о том, как он горд, что стал ее мужем.
Сергий, внимательно слушавший ее, нарушил тишину:
— Этот Василий — он русский?
— Он из Москвы — по крайней мере, так говорят.
— Ты боишься его?
— Он меня защищал.
— Как ты думаешь, почему он хотел, чтобы ты вышла замуж за Пола Даниловича?
— Я не говорила, что он этого хотел.
— Но так и было, разве нет?
Вспоминая об этом теперь, прокручивая в голове последовательность событий, она осознала, что, возможно, священник прав. Для человека, который всегда относился к ней как к собственности и отбирал у нее все заработанные деньги, Василий был слишком доволен, увидев свидетельство о браке. Все это было подготовлено заранее? И если так, то как мог Сергий знать об этом, если даже Николь поняла это только сейчас?
— Возможно, тебе стоит больше рассказать мне о своей дружбе с этим Василием.
Николь уже поняла, что нет смысла скрывать что-то. Она рассказала, что Василий «выкупил» ее у прежнего работодателя. Николь знала, что сопротивляться бесполезно и даже опасно, поэтому всегда делала, что ей говорили. Василий одевал ее лучше, чем предыдущие владельцы, и, похоже, брал со своих клиентов больше.
— И сейчас этот Василий здесь, в Миддл-Вэлли? спросил Сергий.
— Да.
— Вчера ты пришла в мой дом напуганная. Я дал тебе убежище. А утром твой страх перед Василием заставил тебя бежать из моего дома. Ты надеялась, что найдешь защиту у него. Ты была слаба и одинока. Ты согрешила с хитрым шпионом — тем, кто зовет себя О’Мэлли.
— Как вы?.. — ну конечно, подумала она, он ведь может читать мысли. — Мне стыдно, — сказала она. — Я не хотела, сначала не хотела.
— Ты дала ему свое тело ни за что. Ты думала, что этим уладишь дела с Василием? Но твои попытки не увенчались успехом.
— Коронер сказал, что рука не у него. Он солгал?
— Нет, девочка моя. Он сказал тебе правду. Он никогда не видел святой реликвии.
— Святой?
— Ты и правда ничего не знаешь, девочка моя. Твои грехи, как у многих из нас — это грехи плоти. Но они от страха. И именно твой грех делает искупление возможным. Ты узнаешь Божью благодать. Тебе не понадобятся мужчины вроде Василия. Господь защитит тебя.