— Теперь, прежде чем мы продолжим, — сказал коронер, — я должен кое о чем тебя спросить. В целях собственной безопасности, конечно. Мне очень важно знать людей, которые могут подозревать меня. Ты будешь со мной честен, я надеюсь? — к он слегка прикоснулся к пулевым отверстиям, напоминая о последствиях лжи. — Кто еще знает о том, что я в деле?
— О твоей работе с Василием? Думаю, никто. По крайней мере, твою личность никто не установил.
О’Мэлли надавил на раны:
— Объясни.
— Вполне очевидно, что человек вроде Василия не стал бы работать в одиночку.
— Однако работал. По крайней мере, сначала. Я непричастен к первым убийствам.
— Если ты об убийствах вне штата, то может быть. Думаю, для Василия они были делом несложным. Он завязывал разговор со старым ветераном, заводил беседу о былых днях… Все они были из России, поэтому пригодился акцент. Думаю, его приглашали домой, там-то он и наносил удар, — обо всем этом Росток догадался, когда ехал из Форта Детрик. — Но с Иваном план провалился. Его закрыли в лечебнице, и потому попасть к нему оказалось не так просто.
— Все испортила эта смена имени, — сказал О’Мэлли. — Если бы Данилович поступил на службу под русским именем, Василий бы успел выйти на него прежде, чем болезнь Альцгеймера стерла старику память. Василий сказал, что это стоило ему целого года.
— И реликвии тоже, — добавил Росток. — Самое печальное в том, что Данилович, скорее всего, и отдал бы реликвию, если бы знал, где она находится. Но болезнь Альцгеймера прогрессировала, память не возвращалась, и он сымитировал нервный срыв, зная, что за решеткой в палате психиатрической клиники он будет в безопасности. И его план сработал: охрана оказалась надежной. Василий не мог добраться до него — по крайней мере, без помощи напарника. Так он вышел на тебя.
— Я не хотел ввязываться. Поверь мне, я и понятия не имел, что он убил ветеранов. И не знал, что он собрался убить Даниловича.
— Конечно, не знал. Ты провел его в больницу, ведь коронер часто приезжает туда: как только умирает кто-нибудь из пациентов. Ты знаешь весь персонал, в том числе охранников. Василия можно было легко провести внутрь как одного из работников морга. Оставалось только дождаться смерти одного из пациентов на одном этаже с камерой повышенной безопасности. Дальше действовал Василий. Но ты так же виновен в убийстве, как и он.
На самом деле действия О’Мэлли беспокоили Ростка куда больше, чем преступления русского наемника. Василий был просто пережитком давних лет. Его можно было не брать в расчет как порождение коммунистического режима. Но преступление О’Мэлли было гораздо более серьезным. Все эти годы он жил среди людей округа Лакавонна, притворяясь ирландцем, и даже сумев получить свой кабинет. И теперь, заслужив доверие окружающих, он тайно провел к ним убийцу и даже помогал тому.
Не верь никому. Будь готов к предательству.
— Я решил, что пальцы Даниловичу сломал Василий, пытаясь разговорить его, — сказал Росток. — Ты воспользовался бы пентотал-натрием или каким-нибудь еще препаратом… Хотя теперь я сомневаюсь даже в этом.
— Пентотал не оказывает влияния на людей с болезнью Альцгеймера, — ответил О’Мэлли. — Мы зашли в палату Ивана. Он признался, что украл реликвию. Сказал, что хотел быть похороненным с ней, чтобы она защищала его в загробной жизни. Но он не мог вспомнить, куда дел ее. Скоро должна была прийти охрана, и я решил, что боль поможет освежить память старика. Но не помогла, — он вновь сжал пулевые ранения, заставляя Ростка скорчиться в агонии. — Но боль отлично действует на здоровых людей вроде тебя.
Все попытки убежать бессмысленны. О'Мэлли мог мгновенно парализовать его одним нажатием пальцев.
— Тебя этому научили в России? — спросил Росток.
— Я ирландец, — ответил О’Мэлли.
— Старый трюк: выдавать русский акцент за ирландский. Мой дед предупреждал о таких людях, как ты. Ты ведь один из законсервированных агентов. Берия начал засылать вас в 30-х годах, чтобы шпионить за иммигрантами и поручать вам спецзадания. Когда он умер, такую практику продолжали. Думаю, ты приехал подростком во время "холодной войны".
— Я ирландец, — повторил О’Мэлли, — И родился в Бостоне.
— Не сомневаюсь, стоит мне навести справки в Бостоне, я обнаружу, что настоящий Томас О’Мэлли умер в младенчестве. Тебе дали его документы и отправили в Скрантонский университет.
— А ты пронырливее, чем я думал, — сказал О’Мэлли.
— Это мне не помогло. Как и все остальные, я попался на историю с полиомиелитом. Все эти рассказы очень трогательные: как ты продолжал обучение, прикованный к постели; как тебя выкатили на сцену, чтобы присудить степень; как ты окончил медицинскую школу с повышенной стипендией. Отличная история. Каждую пресс-конференцию она прибавляет тебе одного избирателя.