Не сводя глаз с дороги, он достал небольшую кассету, положил ее в карман и кинул диктофон на заднее сидение.
— И мобильный телефон.
— Это зачем?
— Хочу быть уверен, что ты не нажмешь клавишу быстрого набора, чтобы нас прослушивали на том конце.
Громким вздохом выразив свое неудовольствие, она шлепнула маленький телефон Nokia ему на ладонь. Мобильный последовал вслед за диктофоном, отскочил от сидения и упал на пол.
— Аккуратнее, — укоризненно сказала она.
— Теперь сумочку.
— Это личное, — запротестовала она.
— Как хочешь, — сказал он. — Либо я проверяю содержимое, либо торможу, и ты выходишь.
Нехотя она открыла сумочку и поставила между ними. Он запустил туда руку и пошарил внутри.
— Ты все еще носишь пистолет.
— Моя работа иногда заводит в не самые приятные районы.
Он нащупал салфетки, ключи, пузырек духов, небольшую упаковку, как он решил, мятных конфет, блокнот, две ручки, несколько кредитных карт и небольшой бумажник. Убедившись, что внутри нет электронного оборудования, он вернул сумку Робин.
— Больше ничего не обыщешь? — она не пыталась спрятать сарказм.
— Не знаю. А нужно?
— Мало ли. Вдруг у меня на теле провода.
— Да уж, от тебя можно ожидать.
— Тяжелый ты человек, Росток, — пробормотала она.
— Я даю тебе шанс, сказал он. — При обычных обстоятельствах я никогда не позволил бы гражданскому лицу участвовать в расследовании. Я нарушил свои правила потому, что ты, похоже, можешь мне помочь. Но я должен убедиться, что могу тебе верить.
— Доверие — это двухстороннее отношение: ты мне веришь — я тебе верю. А ты до сих пор не сказал мне, куда мы едем.
— К человеку, который недолюбливает прессу. Он не обрадуется, когда увидит тебя со мной. Так что тебе придется пообещать, что ты никому не расскажешь об этой встрече.
Она хотела было возразить, но он опередил ее:
— Ты теперь в моем мире, Робин. Все, что ты видишь и слышишь со мной, строго конфиденциально. Пока идет расследование, ты никому не передаешь эти сведения. Понятно?
— А если я что-то узнаю сама?
— Если это «что-то» связано с расследованием, сначала спрашиваешь меня, и я либо даю разрешение, либо нет.
— Это называется предварительный запрет, Росток, и является формой цензуры. Незаконной. Ты коп, но значок не дает тебе права редактировать мой репортаж.
— Когда расследование завершится, мне не будет дела до твоего репортажа. Но до тех пор ты держишь все в тайне, особенно от своего друга Уинфилда.
— Он мой босс, а не друг.
— Мне без разницы, кто он. Все, что ты узнаешь сегодня, остается между нами. Это значит, никаких пленок, никаких записей, никаких компьютерных файлов с общим доступом.
— Назови мне причину, по которой я должна тебе подчиняться.
— Потому что семь человек убиты. И если рука действительно принадлежала человеку, чье имя написано на бумаге, эти убийства — только начало.
— Я насчитала только три убийства. Остальные умерли своей смертью.
— Если верить О’Мэлли, — сказал Росток.
43
Светлана, похоже, была только рада желанию Николь уйти, и стремилась всячески помочь. Она взяла девушку за руку и прошла с ней сквозь таинственное заклинание, раньше не выпускавшее пленницу из спальни.
Светлана привела Николь на кухню, накормила ее яйцами вкрутую и тостом с кофе. Пока Николь ела, женщина принесла ей комплект потертой черной одежды.
— Это траурное одеяние, — объяснила она. — Я взяла его из вещей, пожертвованных епископу. Он хранит все у себя, чтобы затем раздавать нуждающимся.
Синяк на бедре, который Николь заработала предыдущей ночью, продолжал болеть. Прихрамывая, она пошла в ванную переодеваться. От одежды — дешевого черного платья из хлопка, черных туфель и черного нижнего белья, — пахло нафталином. Туфли оказались удобными, хотя и немного большими по размеру. Платье же, судя по всему, принадлежало женщине с менее пышными формами, чем у Николь. Когда девушка наконец влезла в него, ее грудь и ягодицы растянули ткань, что выгодно очерчивало ее фигуру и вызвало неодобрительный взгляд Светланы.
— Мне понадобятся деньги, — сказала Николь. Женщина непонимающе глядела на нее.
— Если вы хотите, чтобы я уехала из города, мне понадобятся деньги.
Светлана вздохнула и пошла в свою комнату. Она вернулась с кошельком, из которого достала две двадцатидолларовые банкноты, одну десятку и шесть однодолларовых.
— Все, что у меня есть, — сказала она.
Николь почувствовала неловкость.