Голову на плечо к нему положила.
— И повторяй за мной, — что я буду говорить, то и ты говори тоже.
И чувствовал, как тяжело с трудом дышит и как тяжело, глухо сердце падает.
И тихо, почти шепотом, слово за словом повторяя медленно и чувствуя ее близко, как никогда близко, замер, хотел ее в себе чувствовать и голос ее будто в нем звучал и не молитва, а любовь стала молитвенной — под конец не знал — молится или нет, только понял внутренне как-то, что молится — ощутил в себе молитву чистоты девичьей и хотелось, чтоб без конца молилась с ним.
— Повторяй, Боря…
На мгновенье только задумалась…
— Господи! Мы вдвоем тут, одни… Ты знаешь, как люблю его… И он меня любит, милый… Оставь нам на земле счастье это… Ты можешь… мы в твоей воле и твоя воля — жизнь наша… Мне так хочется жить… В этой комнате жить вместе… Оставь меня для Бориса… Посмотри… Он тут со мной… молится… Ты знаешь его… Простишь… он грешный… Мне так хорошо с ним… Он мой… милый… Ты добрый… Ты видишь, как я люблю его… Одного его. Оставь это счастье нам… Господи, он мой будет любимый… мой будет… мой…
Губы искали других, близких, и молитву прервали и дыхание, и до самой глубины потаенной в поцелуе проникла любовь молитвенная и молитвой стала.
Сил не хватило, дышать стало нечем, откачнулась к нему на руки и кашель глухой, хрипящий наполнил комнату, чувствовал, как в груди у ней клекочет и рвется: все, дыхания перевести не могла и кровью харкнула…
Упали на руки ему горячие сгустки темные и задыхаясь, роняла с губ капли теплые.
На постель ее положил…
Бросился бежать к матери…
Заслышала — с лампой навстречу выбежала.
— Что там случилось?.. Что?
— Идемте скорей… Идемте…
Вбежала — и на простыне, на подушке кровь сгустками…
Без шапки, по улицам спящим, к доктору.
Не догадался даже извозчика взять дремавшего.
Прохожие оглядывались на него удивленные.
Знал только, что поздно, за полночь, — не заметил, как после ужина пробежало время…
С постели стащил… Торопил, умоляя:
— Скорей, доктор… скорей… Умирает… Умирает…
— Кто умирает?..
— Гурнова Лина, Гурнова…
И спокойным от профессии голосом, говорил медленно:
— Что хоть случилось?.. Скажите толком…
— Кровь хлынула, горлом…
— Теперь вижу, у вас на руках даже осталась…
Только теперь увидел и опомнился, в себя пришел…
— Доктор, ради бога, скорее…
— Иду, иду… Не могу же я в ночном белье бежать…
— Скажите, умрет она? Умрет…
— Сегодня — нет… Сосуд порвался… Это всегда бывает… Вы медик?..
— Нет, доктор… Я только принят…
— Ага… Но умереть должна. Теперь, вероятно, скоро…
— А спасти ее нельзя, доктор?..
— Мы бессильны…
— А чудо — может быть?..
— Чудес, молодой человек, не бывает.
— Чудом?.. Понимаете, доктор, чудом?..
И когда в передней одевал шляпу, в жилетный карман пятерку пряча, сказал Борису:
— Вы жених этой девушки?.. Да?..
— Да… доктор.
— Вам я скажу. К августу — все будет кончено.
— А чудом спасти можно?..
— К сожалению, чудес нет…
— Есть, доктор…
Ничего не говоря, только серьезно посмотрел на Бориса, закуривая папиросу.
Вернулся Борис еще раз взглянуть на нее, проститься… глотала маленькими кусочками лед и — когда вошел — взглянула на него печально. Уходить хотел, матери сказала шепотом:
— Мамочка, пусть Боря посидит со мною… Разговаривать я не буду… позволь, мама…
И теперь не могла отказать дочери и тоже сидела до утра в слезах.
Рассветало, сквозь штору свет пробивался ранний… горела лампа на столе непотушенная…
Взяла его руку в свои — холодными, без кровинки бледными, исхудавшими, держала крепко и дремала, закрыв глаза, счастливая, успокоенная.
Не шелохнулся — до утра просидел молча и повторял мысленно: господи, оставь это счастье нам…
III
Через несколько дней встала и кровь точно очистила болезнь тяжкую, сухим кашлем кашляла без мокроты и каждый день повторяла Борису:
— Вот, посмотри, Боря, теперь я поправлюсь скоро, мне стало лучше и не болит ничего. Я знаю отчего это… Сказать тебе?..
— Скажи, милая… отчего?
— А помнишь, как молились мы… Я верю, что он молитву услышал нашу. Я и теперь молюсь, каждый день и за тебя и за себя. Хочу, чтобы он простил тебе. Ты не веришь ему, а он все-таки услышал твою молитву. Теперь ты веришь ему? Молишься?
— Не знаю, Лина, может и верю… вчера я молился.