За ужином и себе и студентам наливала крепкого, а после в своей комнате сказала приятельнице — Журавлевой Вале, в последние дни по Питеру вместе бегали и сдружилися:
— Целоваться, Валька, мне хочется… Ты думаешь оттого, что выпила — ни капельки… с досады… Сама за ним ездила… Упрямый какой-то…
— Конем не объедешь… Я тебе по секрету скажу… Про него говорят, ни одной не целовал девушки…
— Пойди хоть тебя обниму, Валька…
Захмелевшая целовала подругу в завитки ниже уха щекотно и шептала:
— А ты целовалась, Валька, с кем-нибудь?..
— Надоело уж…
— А больше у тебя ни с кем ничего не было?..
— В седьмом классе еще с кадетом было, а с тех пор одни поцелуи только.
— Так мы с тобой тезки, значит…
— А у тебя с кем было?..
— Было… секрет… А вот сейчас опять целоваться хочу… Понимаешь как?.. с Смоляниновым…
Не пустили в Питер подруженек — стали вместе вечера коротать зимние.
Придут с Московской с гулянья — гадать сядут…
— Гадать не о ком… Слякоть тут, Валька. Гимназисты с реалистами осточертели уж… Им бы целоваться только…
— А ты слышала?.. Ивина мне говорила… Кружок тут есть… Там и гимназистки, и реалисты, и гимназисты, и гусары бывают… По вечерам собираются.
И рассказала подружке, что на Нижних улицах, за казармами, почти в слободе, квартира у акушерки нанята для собраний тайных и нанимал «маленький» гусар Игревич, и обстановка у них особая: широкие скамейки вокруг стола, а на стол подают любовный напиток в широких мисках и напиток этот варят у самой акушерки, при ее участии, господа гусары: для посвященных — круговой, застольный с коньяком, с ликерами, для вступающих — с травами, с корешками пьяными и подают новенькой в бокале серебряном. А перед тем как носить любовный напиток на стол — огонь тушат и зажигают синий — жженку палят гимназисты с гусарами, всю ночь огонек этот блуждает по столу огнем путеводным. Из мисок же черпают ложками, как причастие, пока на скамейке не спарятся, — очнутся, отодвинутся и опять, пока не заснут в объятьях до утра. А места не хватит — на полу вповалку кого только пьяные губы в темноте отыщут. Бывает так, что и в один вечер не с одним, а с разными, кто кого схватит, уснет, и не знают, с кем даже были собственно. А если забеременеет какая — акушерка от всего избавит. Гимназисты даже пятиклассниц приводить ухитрялись, девочек, и всегда они почему-то гусарами посвящаются в члены общества. Любовь общая и касса общая: с каждого взнос ежемесячный по целковому, а что стоит напиток с акушеркою — гусарам ведомо. Гимназисты даже сходку устраивали, товарищей в глаза обличали, а все впустую. Весь город знает, и сделать ничего не могут. Один раз послал родительский комитет надзирателя из гимназии, а к нему навстречу Игревич вышел:
— Вам, — говорит, — что угодно?
— Тут, — говорят, — учащаяся молодежь присутствует.
— Ничего подобного, тут господа офицеры с дамами, — можете не беспокоиться.
Тому и сказать нечего — от ворот поворот, не солоно хлебавши. Жандармскому донос, что тайное общество у акушерки на Нижних, — сам ротмистр пошел с жандармами и опять навстречу гусар «маленький».
— Чем, господин ротмистр, служить могу?
— У вас, корнет, говорят, тайное политическое общество тут, — имею поручение лично удостовериться.
Гусар его под руку и интимно:
— Ничего подобного: просто наши гусары с девочками тут забавляются от скуки.
— А все-таки я удостовериться должен лично.
— Очень приятно, рады вам будем, как гостю, — только, пожалуйста, господин ротмистр, прикажите своим людям уйти в правление.
И ротмистр до утра загостился, — действительным членом приняли и пообещали невинную пятиклассницу для него найти специально.
Так и сделать ничего не могли ни родители, ни блюстители, пока гусарам не надоело транжирить деньги, а как сами гимназисты остались одни — разбежались от них к весне возлюбленные, насухую с казенкою не понравилось, да и акушерка заявила, что без гусаров в квартире своей собираться не позволит больше и помощи никакой не будет оказывать.
По секрету и рассказала Журавлева Фсничке.
— А ты и не знала?..
— Ей богу, Валичка, не знала…
И разгорелись у Фенички глаза любопытные.
Подружку свою провожала опять с поцелуями пьяными, за ушком целовала с шепотом:
— Валичка, целоваться хочется.
— Мне тоже…
Целую ночь промечтала о грехе смертном, обнимая подушку вместо Бориса Смолянинова. О нем вспомнила, когда про тайное общество думала. С ним себя в объятьях представляла грешных от напитка любовного.