На другой день опять Журавлева прибежала гулять за Феничкой.
Дорогою таинственно:
— Хочешь познакомиться с одним гимназистом?.. Ивина мне сказала, что он тоже там…
До семи на Московской про любовь свободную говорили, спорили.
У гимназиста и философия особая по этому поводу была:
— Почему человек должен вечно одну любить? — душа свободна, ей одного человека мало, а свободная любовь познает многих…
А под конец и договорился:
— Разве человек не такой же зверь, только разумный, — но звериное в нем до сих пор живет, иначе ему не хотелось бы размножаться. А если человек животное, да еще разумное, то почему он должен с одной только жить? — это всем законам природы противоречит.
На другой вечер и приятеля с собою привел, и пошли по темным улицам на скамеечку целоваться, а потом, как тайну, поверили про общество и с собой привели на Нижние, — гордились, что не с гимназистками пришли, а с курсистками. Игревич с приятелем посвящали в таинство и в трезвом виде еще домой проводили поздно вечером, а возвращались обратно — на Нижней встретились и захохотали:
— Нарвались мы с тобой… я думал — девочки?..
— А я б женился на Гракиной, ей-богу… Самая богатая невеста в городе.
Сам Игревич посоветовал ей не ходить в общество, чтоб дядюшка не узнал, Кирилл Кириллыч, а закрутил с ней любовь на частной квартирке, а когда ее начало тошнить — предложение сделал и просил познакомить с дядюшкой. В театре с ним познакомился. А Феничка в тот же вечер и спросила дядю Кирюшу:
— Дядя Кирюша, Игревич мне предложение делал…
— Что?.. Когда ж он успел это?..
— И с вами из-за меня познакомился.
— Ну, так скажи ему, что твои деньги не для того, чтобы прокутить с любовницами…
Не плакала, не волновалась, а попросила у дядюшки денег и сходила к той самой акушерке на Нижние, что помощь оказывала членам общества. Та успокоила Феничку и денег не хотела брать, а дома за труды — не отказалася. Всего с утра и прожила у ней до вечера, а вернулась домой — головные боли появились для виду и в голову никому не пришло, что за болезнь такая, — втихомолочку отлежалась.
Журавлева пришла проведать…
— А ну их к черту, я тоже сбежала! — разврат один…
Весною опять потянуло Феничку смутное. Из любопытства зимою пошла на Нижние и целоваться-то хотелось очень — пустота после Питера потянула к греху смертному и пустота-то образовалась после того, как с Петровским кончила: еще в вагоне целовалась взасос оттого, что в душе было пусто, и хотелось про все позабыть, лишь бы хоть на минуту голова пошла кругом. И с Игревичем просто кончила, — знала, что никакой любви нет к нему, и сразу, как сказал дядюшка, рассказал про корнета — ножом отрезало. Письма писал ей о любви беспредельной на батистовой бумаге надушенной, к небывалому счастью звал, манил благородным обществом — ничего не помогло, ни строчки ему не ответила, заперлась дома.
А весна подошла — опять захотелось окунуться в омут от пустоты смертной.
Вернулись студенты — на бульвар пошла с Журавлевой слушать музыку и опять того самого студента встретила, что в вагоне се целовал. Может, от скуки и подошел к ней. Пошел провожать вечером и вспомнил свои права вагонные и поцеловал опять Феничку. А потом точно поняли, что им нужно друг от друга весною, и про любовь говорили с неделю и целовались на лавочках по темным улицам, а потом — пошли вместо бульвара вечером в рощу за город и вернулись утомленные к полночи…
И тошноты не боялась, помнила совет еще той акушерки с Нижних: хину принимать перед месячными в теплой ванне.
Целое лето гуляла с ним: в роще бывала и на лодке каталась и на кладбище соловьев слушала — надоедать даже стало, — прискучило.
И опять Смолянинова встретила.
От Журавлевой и про него узнала. Вся молодежь восторженно говорила о его любви к Гурновой. И захотелось опять с ним встретиться. Забыть не могла того вечера на балу студенческом, когда рассказал ей про звезду Вифлеемскую, и захотелось Феничке, чтоб поклонился ей как волхв евангельский. С студентом своим гражданским рассеянной стала и только тянула гулять на кладбище и, проходя мимо могилы Лининой, видела, как сидит склонившись на руки. А потом и на свидания перестала ходить к студенту, — так и роман летний кончился — без слез, без упреков, а поняли, что прошла весна — успокоиться пришло время к осени, пора пришла улетать в столицы на зиму.
Осень пришла, и тоска после омута проснулась в душе Фениной. Захотелось хоть чем-нибудь пустоту заполнить и заполнила ее мечтой фантастической о Смолянинове.