Засмеялись над ним курсистки.
— Продают же конфекты с ликером. Я и хотел: конфекты отдельно, а ликер отдельно. Что ж тут смешного?
Металлург, политехник — одной профессии с горняком — собутыльники…
— Садитесь-ка поближе, коллега, а то мне одному теперь скучно будет.
И начали бутылки рассматривать.
Феничка от них взяла одну.
— Эту бутылку я не дам.
— Почему? Запретная?
— Это для Смолянинова, для Бориса. Он другого не пьет, а это ему доктор даже прописывал.
— Лечебное… отдай, Вася. Мы с тобой, брат, лечиться другим будем. Я себе, Вася, вот этого, его же и монаси приемлют, — не наши, брат, не российские, а заграничные, наши казенку гонят. Ты погляди на нее только, Вася — низенькая да пузатенькая, только лысины не хватает, а то совсем на святого отца похожа.
Налила Феничка Борису лечебного. Другую налить хотела…
— Феня, не буду больше…
— Нельзя, коллега, нельзя никак — захромаете… Это ж лекарственное. Здоровье дороже всего, обязательно лечиться надо.
С шутками, с прибаутками, с тостами под разным соусом — заставляли Бориса пить.
На все шутки отвечая спокойно, говорил мало, пил — сначала язык вязало, а потом и сам не замечал — понравилось и пил, когда наливали. Незаметно и голова пошла кругом и тело ныло непонятным желанием, и приятно было, что рядом сидит не чужая, а друг близкий.
Под конец даже песню пел студенческую со всеми.
И в десять заторопились Журавлева с Ивиной, домой собираться стали, компанию горняку нарушили. А за ними и другие поднялись гуртом.
Стали из комнаты уходить, шепнула Борису Феничка:
— Боря, милый, вы обещали мне после всех остаться, посидеть вдвоем… Не уходите к себе… Я сейчас… Провожу только.
В передней одевались, галдели.
Подруженьки — с поцелуями попрощались, студенты — за руку.
Вернулась в комнату, сгребла со стола все в кучу, достала с комода коробку с конфетами.
— Это только для вас, Боря… мои любимые… И вино это, тоже мое любимое, как апельсин — душистое.
Молчал… Блуждал глазами широко раскрытыми… о чем-то думал.
Села к нему на диван, рядом, близко.
Машинально конфекты брал и так же машинально, не отказываясь, пил вино.
— А помните, Боря, как сидели мы на хорах, в дворянском?.. Помните?.. И теперь с тяжелым зерном снопы лежат у висков… Помните — волосы… рожь спелая… И вся — благодатное лето — Лена…
Вспомнила тот вечер, когда познакомилась с ним, и еще ближе придвинулась, прилегла к плечу. Не шевельнулся — только тело плыло куда-то, и глаза стали ярче. Пить перестал. Не был пьян, а то опьянение, что от вина еще оставалось лечебного, в страшную и приятную тошноту перешло. Мысли бежали отчетливо, но так быстро, что ни одну уловить не мог.
— Боря… ведь я вас люблю, милый…
И замолчала: противно было смотреть на бутылки, на рюмки, на закуску оставшуюся, на объедки и не знала что делать. Знала, что только сегодня это должно быть, и не хотела здесь, в своей комнате.
Вспомнила, как ездила к себе на вечеринку звать и как противно звякали бубенцы, когда возвращалась обратно, и чувствовала, что время проходит, тревожно поглядывала на него и ухватилась за одну мысль, — вспомнила, как говорил про ее волосы — вокруг головы двумя косами венком положены, и одним движением развернула прическу, волосами коснулась его щеки…
Взяла его руку…
— Попробуйте, Боря, — один раз вы гладили их, — помните?..
Тяжело и упрямо отдернул руку.
Быстро заплела в две косы, обвила ими голову и вместо ленточки белой стеблями цветков на темени закрепила и мелкие листки торчали, как венок.
— Смотрите, Боря…
Вздрогнул и отодвинулся.
Хотел подняться — ослабели ноги.
— Я пойду, Феня… Помогите мне…
Все оборвалось в ней, мелькнуло, что все потеряно.
Помогала идти, так же, как в первые дни, когда ходить стал по комнате после вывиха.
Привела, посадила в кресло.
И упавшим голосом спросила его:
— Хотите, я вам помогу?
Утомленно ответил ей:
— Помогите, Феня.
Раскрыла постель, помогла раздеться с тем же чувством, как и больного укладывала.
Лег, и разлилась истома тошнотная и еще сильней заныло тело, — глаза широко раскрыл блуждающие.
Пошла к столу потушить лампу, вспомнила про цветы, взглянула и вся рванулась с отчаянием — в пропасть кинулась.
И в темноте, хватаясь за стол, все сбрасывала с себя.