Баба вопит:
— Что хошь со мною делай, ее не трожь… Слышь ты!
— Она у тебя, как в соборном колоколе язык — длинная и мочка-то — хоть веревочку к ней привязывай.
— Не трожь, а то в харю дам.
И подралися.
Прочухался Васька, глаза открыл — завизжал дико, Малашку напугал пьяную.
Мишка встал, отвязал блаженного, — бросился тот нагишом из хаты.
Пока продрал Мишка глаза, — след простыл Васеньки.
Николка ему:
— Бежи, догоняй… Утопится.
Ксюшка вопит благим матом:
— Надругался надо мной злодей этот… Помогите мне.
Накинулись втроем на Николку пьяные, по чем попадя кулаками бить, на пол скатили — таскают за волосы, а потом:
— Плати за всех.
— Бить меня?! Ничего не дам.
За дверь вытолкали.
— Что ж теперь делать, бабочки?..
— К игумену к самому пойдем жаловаться, — надругатели! Рассветет и пойдем, — глядеть, что ли?
Васенька до озера добежал — остановился вкопанный, шумела вода у постав бурливая по-осеннему.
По следам его нагоняет Мишка, кричит по лесу:
— Васька, постой… Слышишь ты… Ва-сень-ка!..
Очнулся, услыхал голос, увидал черную рясу — подумал, что сам сатана гонится, машет крыльями, и бултыхнулся в озеро.
Мишка за ним — вытащил и к мельнику монастырскому, отцу Павлу.
— Голый-то чего он?..
— Водили к бабам его, на Полпинку, чтоб не тер молофею, хотели излечить его, а он топиться вздумал.
Окунулся в студеную — сорвало Ваську. Отоспался до утра… В чужом подряснике под колокольней забился в сено.
Николка покряхтывал, шел, почесывался, а сам думал, что все-то у них, у баб деревенских, костистое, — расшибешься на ней, не то, что у Фенички теплота мягкая.
Перемахнул через ограду скитскую — к Ипатию.
К ранней ударили — завыли две бабы у покоев игуменских: Малашка да Ксюшка.
Савва к ранней — навстречу бабы.
Повалились в ноги.
— Что вам?
— Обесчестили нас, надругались иноки!
— Солдатки мы, защитить некому…
От самих перегаром разит за версту.
— Тем и живем, что забавляем монахов водченкой да песнями…
— За двугривенный ночевать пускаем…
Руками всплеснул Савва:
— Наказал меня, господи, недостойного… Говори ты сперва… Ну, говори! Как зовут?..
— Малаланья, отец игумен… Малашка.
— Что было?..
— Да он-то, Николка твой, с Мишкою — ручниками связали меня с Васенькой, голую, и его в чем мать родила, положили вместе, надругались надо мной вдовою, вот и сапожонки его, и портки нижние с рубахою, и шапочка, и ряса… все тебе принесла, батюшка. Защити ты меня, сирую.
— Да как же это так они, как же?.. Иноки?! Господи Иисусе Христе… окаянные…
Разложила перед ним на порожках, сама на коленях подле завыла с причетом и слезы-то пьяненькие, и голосок-то срывается икоткою:
— Пьяные были… Пьяные… Меня, батюшка ты мой родимый, силком поили, пить не хотела — держали за руки — да как еще — из горлышка полбутылку влили… разве ж можно над женщиной-то, над вдовой потешаться так! Я к ним по-доброму, ба-атюшка, по-хорошему, а они раздели меня… разве справлюсь я с ними?., связали с голым… Спаси, защити… Твоя воля…
Заметался Савва старенький, кричит своему белобрысому:
— Привести их сюда… сейчас привести всех… Михаила сюда… Васеньку… Из скита Николая… Да бегом ты… а то я… Прости меня, господи… Настави на путь истинный. Ну, а ты, с тобой что сделали?..
— Николка, он же… Николка этот… Сама скажу правду, скрывать не стану… тем и живу, что водченкой торгую, твоим продаю монахам… И сама с ними непутевою стала, кормлюсь этим… Все б ничего… таковская… сама говорю — таковская, с голоду и за гривенник ночевать оставлю… Как только захочется им… угождаю… всячески… И Николке твоему угодить хотела, а он… его… титьки-то мои из-под рубахи выдернул и давай их качать в стороны… Качал бы как, а то ладонью подшвыривал, а сам, он-то… Николка… Николка… они у тебя… говорит… как в монастыре у нас в колоколе язык длинные… ето он-то, Николка… и соски-то у них… хоть веревочку к ним привяжи… Тем и живу я, а он что — еще надругался и денег не заплатили ушли… Я хозяйка всему… я… Малашка подруга моя… Да как безобразничали-то… и меня силком, вот те хрест истинный, силком поили, из горлышка вливали в глотку… как еще не задохлась… Бог сохранил… Он, отец небесный… Найди ты на них управу…