Отлегло на душе у него.
— Николка-то струсит, не пойдет узнавать к самой, побоится старого, — а раз позвала — не найдет теперь, дудки-с.
Пока взбирался по лестнице, и барышню расспросил эту, на всякий случай:
— А вы чем же будете у Марьи Карповны?
— В комнатах я — за горничную.
Про себя подумал:
— Может, еще пригодится зачем…
И не в комнаты повела, а через кухню опять коридором каким-то в боковую комнату, где ненужные вещи складывали — старье всякое, мебель ломаную, сундуки, изъеденные без петель, без крышек.
— Подождите тут, сейчас придет…
Не улыбнулась, — повела только, уходя, глазами хитро.
— Знать не знаю зачем позвала тебя, а раз по секрету — значит, не без греха тут! Недаром торопила в трактир сходить привести, если и и чу сидит рыжеволосый, нос горбиной проломленный, и старику не велела сказывать.
В капоте вошла, колыхалась вся.
И, не думая, облапил ее клещами костистыми, дыхнула теплом на него, к губам присосалась и сейчас же руками о плечи его оттолкнулась с силою.
— Подожди, Афонь, не тронь меня — твоя ведь, теперь все равно твоя — не обману, не бойся. Коли пошла на то — один конец. А вот Николая-то в монастырь отправили…
— Как? — вырвалось у него, дух захватывая от радости.
— По телефону мне говорила Гракина. Ухитрился как-то дядя ее увезти в Питер, там и выкидыш сделала, оттуда другая совсем приехала. Сегодня только. С поезда и Николая встретила. Он с наскоком на нее, сразу, а дядюшка с двумя трепальщиками к игумену его отправил. Я с утра еще знала, что ты приехал. И заметила сразу тебя на площади, — хорошо, что зашел в чайную. А теперь вот что, Афоня, найди себе комнату в слободе, денег я дам, пока там поживи, да каждый день ходи, — тут кладбище есть Крестительское, при нем церковь, приход наш, так ты к вечерне ходи, ко всенощной, — мой-то старик ктитором, каждый день ходит. Ты и молись получше, и до последнего человека дожидай — все молись, он это приметит тебя и, вот посмотри, непременно расспрашивать станет, а ты тут-то и говори
А теперь поцелуй разок, да и ступай себе. Дуняша тебя через постоялый двор проводит.
Говорить не дала, за шею обвила руками, прижалась вся и голову на груди у него спрятала, а потом опять отскочила, вспомнила и четвертной сунула в руку, за дверь вывела. В конце коридора Дуняша ждала.
По крутой лестнице, опять коридорчиком и на ходу спросила:
— Чтой-то она нашептывала? А?
— А тебе что?!
— Любопытно мне…
Засмеялась, глазами сверкнула, с Афонькиными встретилась. Подумал:
— Ничего себе девка из себя выглядит. Успею еще…
В самом конце слободы, где частоколы из досок, на реке пойманных вразброд вколочены и домики-то в два — три окна покосились, вскинув крыши дырявые набекрень — за три рубля нашел комнату: стол со стулом, кровать — повернуться негде.
Изо дня в день на погост к Крестителю ходил к вечерне и, пока поп не уйдет, отбивал поклоны земные, крестился истово, дожидался, пока ктитор не сосчитает медяки поминальные, — против свечного ящика становился, чтоб на примете быть, на виду. Один раз так разбухался, что сам не заметил, как Касьян Парменыч подошел к нему и с минуту стоял молча, на него глядел:
— Уходить пора, храм закрывать сейчас буду.
— Простите меня, не заметил, как служба кончилась. Молиться тут хорошо, тихо, сама душа возносится в обитель горнюю ко всевышнему.
— Не видал что-то раньше тебя, откуда ты?
— Из обители я, ушел в мир из обители.
— Чего ж ушел оттуда, — прогнали, что ль, за какие художества?
— Спаси господи… что вы, за что прогонять?.. Сам я… В обители каждый спасается, — на то и обитель поставлена. А вот в миру, среди искушений, в суете сует человеческой, вот где иноку подобает искать спасения. Когда кругом действо адово — вот где спасаться! Затем и ушел из обители Симеона старца. В миру буду иноком — тернистый путь странствия земного тут хочу выдержать, как искус старческий.
— Живешь-то чем?..
— Сам спаситель в своем учении заповедал иноку: воззрите на птицы небесные — не сеют, не жнут, не собирают в житницы, а отец их небесный питает их. Много ли надо мне?.. Может, и работу найду какую. Последний человек на земле буду, лишь бы о господе потрудиться. Мне бы все равно что, лишь бы кормиться как. Здоровому человеку побираться грех — нашлась бы работа! — за двух бы, как послушание нес смиренно.
Не вставая с колен, говорил, опустив голову, вполголоса, точно боялся нарушить тишину храма кладбищенского, и умилил старика Касьяна.
Решил ему работенку дать у себя на дворе постоялом.