— Как же так?..
— Так вот и вышло, что приехал назад. Не ждали меня?
— Не ждала.
— Думали, что надолго послан, — так ведь вам говорил товарищ Петровский?
И все еще растерянная, не думая, отвечала правду.
— Да, так.
Эта откровенность врасплох еще больше озлобила Афоньку на Петровского, и говорил медленно:
— Спровадить меня хотелось, зачем только, никакой такой причины не было? Уж не вы ли просили его или он сам это придумал?
Взглянул на нес — побледнела, спохватилась и вспоминая, что невпопад сказала, сидела матча, и оттого ли, что ее стало жалко, или, может, оттого, что придет в себя и не даст высказать — вздохнул быстро и начал с каждым словом забывая, что и Петровский есть, и Николка был, а может оттого и говорил так, что один был, а другой с нею:
— Еще с монастыря помню вас, вот как. С того самого раза, как на бревнах сидели, — помните, хотел руки ваши поймать. Помните?.. Позабыли, может?..
И опять не собрала мысли — взглянула испуганно в даже руками всплеснула как-то беспомощно от страха.
— Брехал тогда, что на то я прибыл — за медом лазить на сосну… Знаете кто перебил?.. Николай. Бутылкою. Жребий тянули на вас, достались мне, а он бутылкою. Стал собираться он к вам, — жениться, и я не вытерпел… Еще с той поры там на бревнах сидела — насквозь вы меня пронзили, а тут подвернись Галкина. И не она, я ее спутал к себе, — позвала, из-за вас жил с нею, чтоб про вас хоть словцо знать. А тут это дело с векселем. Да чтоб на нищету допустить?.. Старика обвел вот как вокруг пальчика, и с Марьей Карповной из-за вас жил, Фсничка…
Занемела от ужаса Феничка, сердца не слышала своего, не отрываясь смотрела на Афоньку и ждала, что дальше скажет, что случится, — не думала, что просто говорить только будет, выскажется.
— И в Питер поехал за вами, как за своею звездою путеводною, — ведь вы для меня, Феничка, звезда Вифлеемская: куда вы, туда я, а Вифлеем мой, земля обетованная, град царственный — хоть деревня, хоть городишко последний, хоть столица сама — лишь бы вы там были! Я сперва и в партию-то из-за вас попал — вижу, вы с Никодимом Александровичем как свои, и разыскал я его, целый месяц по пивным да трактирам ходил, весь Васильевский обошел и на Петербургскую перебрался — нашел-таки, потом уж я увидал, что за народ они борются, и пошел с ними, а сперва из-за вас, чтоб к товарищу Петровскому быть поближе, а через него и вас видеть. Вы думаете — я Николка, обманывать стану, — в монастыре, может и обманом бы в лес увел, а теперь не то — через огни-воды прошел — сам знаю, не быть милу, коли нет любви в вас ко мне, а только куда вы, туда и я, — такая судьба мне подле вас быть, Феничка. Лица на вас нет, а чего? Разве я за глотку душить пришел?.. Только всего — сказать, — не вытерпел, а тут случай такой — посылочка. Как маменька-то сказала, что посылочку дает отвезти, так и собрался. Товарищу Петровскому не говорите про это. А что судьба — сам знаю, хоть вы что, тут — судьба, и вексель тот — тоже судьба, и девятого — уж тут совсем судьба. Урод я для вас рыжий — вот что, как на разбойника смотрите, а ну, как Николка, я не в лесу, а вот в этой самой комнате — и не пикнешь… Так, что ли, Феничка?.. Вот и сказать нечего?.. Ужли нечего?.. А я вот сказал — пришел в Вифлеем свой и поклонился, как волхв, звезде своей Вифлеемской. Да я буду помнить до смерти поцелуй ваш, Феничка!
Много говорить собирался ей, а начал — пропали слова, из головы вылетели; хотел складно, а вышло вразброд, как сами слова цеплялись; кончили и уставился в нос, ждал — может, скажет что, и сидели молча. Так и не дождался Афонька от Фенички ни полсловечка, встал…
— Так и сказать вам нечего?
Все еще сидела не двигаясь, может, думала, а может, ждала — что будет. И не было ничего: поднялся, молча картуз одел, пальто враспашку и в дверях только:
— Все равно пойду за вами, куда вы, туда я — одна у нас судьба — попомните. А товарищу Петровскому, коли видеть будете раньше меня, скажите, что повидать его срочно надобно.
Домой возвращался — подле ворот котелок встретился: дожидался видно.
— А я к вам, Афанасий Тимофеич, насчет газетки, — уж так почитать хочется, что и на службу не пошел через это, — нет ли дома у вас?
— Пойдемте, поищу.
На черную лестницу провел и кулачище поднес к самому носу, так что и маленькие глазки заслонил ему.
— Ты, сволочь, смотри, попадешься мне — видишь, так помни…
За шиворот — кубарем котелок и хозяин его турманом.
А в пивной вечером спокойный сидел, будто и не было ничего, и у Фенички не был, никуда и не ездил, и котелка не встречал.