И вообще видит ли она, что ее так пристально рассматривают? Взглядами пару раз с ней удалось встретиться, но Дир Сергеевич был не уверен, что он был увиден, когда на него посмотрели. А, может, он накручивает себя. Перед ним простая провинциальная, заторможенная деваха, для которой бегать с тарелками вареников от печи к столу – верх карьерный. И за пятьдесят долларов она окажет обычную быструю услугу где-нибудь в темном углу этого заведения. Есть же здесь темные углы, там будет пахнуть хомутами и овсом. Не сказав ни единого слова… Надо намекнуть Рыбаку… И пропадет очарованье?
Водка исчезала в бутылках совершенно незаметно, как будто всасывалась в дно. Но при такой закуске опьянение медлило, накапливаясь в недрах организма. Порядок за столом потихоньку начинал разваливаться на несколько персональных безумий, а тут еще «спивание» Оксаны, поддерживаемое спорадически рычанием Рыбака.
В какой-то момент Диру Сергеевичу стало обидно за «свою» Лесю. Что она одна на подхвате, а другие только поют. Он не мог сообразить, как можно было бы быстро исправить положение, и придумал только одно – надо придраться к самим песням, и он придрался. Заявил, что они «неправильные».
– Ну что вы поете? Несе Галя воду! Кого обрадуешь такими словами. Надо так: несе, пусть все та же Галя, не возражаю, но водку! Несе Галя водку!
В этот самый момент вошла Леся с очередной бутылкой. И совершенно мятежный Бурда зааплодировал этому забавному совпадению.
– Несе водку Леся! – усовершенствовал свое предложение Дир Сергеевич, но больше восторгов не было, собутыльники отвлеклись. Это шефу было перенести трудно. Он нахмурился, собрался с обрывками мыслей, но больше ни одна украинская песня не поддавалась немедленной переделке. Но он чувствовал, что должен, обязательно должен вернуть себе всеобщее внимание.
– И вообще у вас все неправильное. Вот, – он вытащил из кармана несколько мятых украинских банкнот. Нашел бумажку с изображением Шевченко. – Иди сюда.
Леся не торопясь встала, подошла.
– Читай! – велел Дир Сергеевич.
Леся одним взглядом спросила, что читать.
– Вот тут, маленькие буковки, стихи вашего народного поэта. Читай, читай!
Леся медлила, сразу три версии пронеслось в агрессивном сознании «наследника». Она не умеет читать, она плохо видит, она немая! Интересно, что ни одна из них не уменьшила степень интереса к ней. Текст прочла Оксана. Явно грамотная, с острым зрением, и не немая девушка, умеющая к тому же петь. Но все эти достоинства ничуть не поворачивали ситуацию в ее пользу.
– И что? – спросил у него Елагин.
– А то, что у Шевченки нет ни одного современного украинского слова. Теперь надо говорить «не любить», а «кахать», ни «время», а «час», ни «минуту», а «хвылыну», «не молить», а «благать». Получается, блин, одно из двух, или Шевченко никакой не украинский поэт, или нет никакого украинского языка.
Дир Сергеевич воспользовался не своим наблюдением, а вытащенным незадолго до того из интернета, но чувствовал себя победителем. Он был убежден, что поразил воображение всех присутствующих, особенно граждан с украинскими корнями. То-то они разбежались как тараканы. Даже певица удалилась, не говоря уж о молчаливой подруге.
– Слушай, Рыбак.
– Да, – наклонил к шефу свою огромную круглую голову единственный в помещении хохол. И тут Дир Сергеевич поведал ему о своем замысле насчет Леси. Как бы так сделать, чтобы все случилось ко всеобщему удовольствию. Можно даже и денег дать поболее, чем пятьдесят долларов.
Рыбак чувствовал, что его считают очень виноватым в том, что произошло с Аскольдом Сергеевичем, и готов был, насколько это возможно, заглаживать вину, но все же предложение младшего Мозгалева показалось ему неуместным. Тип предпринятого загула вроде бы не предполагал никаких эротических поворотов. Тут украинская хата, а не подмосковная сауна. Он попробовал отговориться тем, что девушка не похожа на «таких», которые всегда согласны. Но «наследник» настаивал с помощью жаркого слюнявого шепота, что, мол, недотроги на вид просто набивают себе цену.