Ночь за ночью, шагая к нему, как солдаты на марше, вопросы не давали передышки. Днем еще как-то удавалось не думать о девушке, а во мраке ночи, в духоте камеры он вызывал ее образ, точно фокусник, и снова гулял с ней по пляжу. Так он казнил себя каждую ночь и в эти моменты давал волю немым рыданиям. Ему казалось, он не издает ни звука, но однажды ночью, уже окунаясь в горестный омут воспоминаний, Тео почувствовал прикосновение к плечу. И услышал голос:
— Почему ты не говоришь с нами?
Тео сжался.
— Все мы одинаковы, парень, в этом проклятом месте. А ты все молчком, молчком. Откуда столько гордыни? Все тут поймут тебя, и стыдиться тебе нечего.
Шершавая старческая ладонь прошлась по его лицу.
— Я читал твою книгу, — продолжал на сингальском голос. — По которой потом фильм сделали. Ты молодец, парень.
Захваченный врасплох, Тео опустил голову. Горький, твердый ком внутри вдруг растаял, и слезы обожгли глаза. Остальные зашевелились, перешептываясь.
С тех пор Тео стали вовлекать в разговоры. Братья-медики, исхитрившись подсесть поближе, расспрашивали о фильме. Там все точно как в книге? А где снимали? Кто играет? Есть хоть один актер со Шри-Ланки? И когда фильм здесь покажут?
Признав в нем своего, заключенные вместе с тем чувствовали его отдельность. И, окружив его, сгрудившись плотно, будто пугливые зверьки перед грозой, они успокаивали его как могли, и вскоре Тео начал рассказывать о себе. Он заговорил, и это само по себе вселяло надежду.
— Моя жена была итальянкой…
Анна. Город на воде. Италия. Он увидел все будто с расстояния в тысячу лет. Для его аудитории эта страна была загадкой, далекой как луна. Что для них Италия, с ее неведомой историей и обычаями? Зато Англия — другое дело. Про Англию слушать всем интересно. И Тео стал рассказывать о Лондоне, пасмурной столице, блестящей и нищей, где можно отыскать тепло, лишь приложив немало сил. Если улыбнется удача.
— Нет, — возразил старик в саронге, тот, что первым обратился к нему. — Удача ни при чем. Все зависит от кармы человека.
Тео говорил о своих романах.
— Они легко писались. Стоило только начать — и я понял, сколько всего внутри меня, что хотелось бы высказать. А потом стало так плохо, — медленно добавил он, — что писать было легче, чем жить…
С беспощадной ясностью память вернула те тяжкие годы. Он был подобен животному, говорил Тео, он зверем ревел по погибшей подруге. Обволакивающая ночная тьма облегчала признания, и, начав говорить, Тео рассказал и о смерти Анны.
— Это произошло внезапно. Обычным зимним вечером она возвращалась домой. Она часто работала после обеда. Было не очень темно. Я приготовил ужин, ничего особенного. Паста с томатным соусом и сыром. Я выключил свет и ждал ее. Но она не пришла.
Несмотря на прошедшие годы, властная тоска вновь настигла Тео. Как свет давно угасшей звезды, подумалось ему.
— На нее напали. — Тео вздохнул. — Все произошло быстро. Напали на пустынной лондонской улице, ради двадцати фунтов и кредитки. Один-единственный свидетель, больше никто ничего не видел. Она умерла в больнице. Обширное кровоизлияние в мозг. Убийц не нашли.
А он вернулся на Шри-Ланку, решил, что пусть уж лучше энергия вытекает из него дома, чем на чужбине.
В камере было тихо. Рассказ захватил всех. Он может говорить об этом, думал Тео, словно слушая себя со стороны. Словно все это случилось с кем-то другим, словно он прочитал в книге. Может произносить слова. Но лишь слова, которые не в силах передать ни того, что он чувствовал тогда, ни того, что чувствует теперь. О Нулани он даже не упомянул. Произнести ее имя он не мог. Мысли о девушке сложились в немую мольбу, и Тео опустил свою пуджас к ногам давно забытого бога.
Однообразие дней, недель, месяцев складывалось в определенный режим. Бумаги здесь не было. Он рискнул обратиться с просьбой к охраннику, но, вместо ответа, едва увернулся от тычка в ребра. Оставалось одно — сочинять про себя. А потом Тео начал рассказывать истории сокамерникам. Братья были в восторге. Вскоре повествования Тео стали главным событием дня, которого ждала вся камера. Он приступал с наступлением темноты, чувствуя себя продолжателем традиций устных буддистских сказаний, вспоминая детство и слуг, его нянчивших. Говорил шепотом, чтобы не привлечь внимание стражей и не очутиться в одиночке. Он читал стихи, длинные отрывки из «Поэмы о старом моряке» Сэмюэля Кольриджа. Братья внесли свою лепту, припомнив стихи из школьной программы. Так и коротали бесконечные часы заключения.