Признайся честно, фон Ф., все это ты только сейчас сам придумал! Линия метро, по которой возили Сталина! Пыточные комнаты с прозрачными стенами! А банановых плантаций для верхушки ЧК там не было? А гаремов с двенадцатилетними наложницами для трухлявой кремлевской элиты? Бассейнов, гаражей, ресторанов, аэродромов? Сосновых лесов для прогулок на финских лыжах? Аквариумов с дельфинами и крокодилами для сердечной утехи стареньких военачальников? Не было?!
Все было, друзья. Империя могла все. Тут господствует аура чего-то секретного, запретного. Здесь погребены миллионы преступлений. Все эти запущенные коридоры имеют огромное стратегическое значение. В них ковались самые громкие победы. Это катакомбы, из которых империя вышла и в которые она вернется, когда стемнеет. Поэтому тут должны быть целые города, а не только гаремы или камеры. Хранилища для несчетных партийных взносов. Возможно, если потянуть за вон тот огрызок провода, откроется пещера с бриллиантами для диктатуры пролетариата. Или неожиданно взлетит в воздух, ну например, какой-нибудь город Маастрихт. Потому что империя могла все. Да и сейчас может.
Вот вы надо мной уматываетесь, издеваетесь, а я только что надыбал какие-то бронированные двери, открывшиеся сами собой. Тогда я ступил двадцать ступенек вниз и нашел там еще одни двери — вдвое массивней, с какой-то библейской надписью: «ПРЕЖДЕ ЧЕМ ОТКРЫТЬ ДАННУЮ ДВЕРЬ, УБЕДИСЬ, ЧТО ЗАКРЫТА ДВЕРЬ ПРЕДЫДУЩАЯ!!!». Так что я, преодолевая боль в колене, должен был проковылять двадцать ступенек вверх, чтобы убедиться. Двери были открыты. Облегченно вздохнув, я опять сполз вниз и налег на эти монументальные, нижние, с надписью.
Передо мною лежал туннель. Настоящий туннель метро, с рельсами и одиночными фонариками. И я обрадованно спрыгнул в него, довольный тем, что все-таки сподобился найти выход из проклятущей ловушки. Но бедное мое колено в тот же миг дало знать о себе тысячей колючих иголок, к тому же, очутившись уже на рельсах, я понял, что спорол несусветную глупость.
Что ты за дурак такой, фон Ф., хоть и талантливый поэт. Вот представь себе, что сейчас на ближайшую от тебя станцию метро прибывает стремительный метрополитеновский поезд. Двери вагонов хищно открываются. Педерастический голос магнитофонной записи объявляет: «Станция „Заебинская“. Осторожно, двери закрываются! Следующая станция „Площадь Быдлова“». И двери действительно закрываются, и поезд двигает и набирает свою первую подземную скорость, и, разрезая темноту туннеля двумя сверхмощными прожекторами, машинист вдруг видит впереди, на рельсах, какую-то абсурдную ковыляющую фигуру с большой сумкой в руке. «Что за еб твою мать?!» — только и успевает подумать машинист, когда от тебя, болван, уже остаются одни размазанные по рельсам кишки… А машинист решает, что ты ему, наверно, примерещился с похмелья, и, насвистывая «несыпьмнесольнарану», успешно гонит свою махину дальше — до «Площади Быдлова». Нравится тебе такая сцена, фон Ф.?
А если не нравится, то какого ж ты хрена спрыгнул сюда? Ведь выбраться со дна московского туннеля метро почти невозможно. Остается тебе единственный сомнительный шанс: верить во временную задержку движения поездов в связи с пятиминутной предупредительной забастовкой и бежать, бежать, что есть силы гнать, выбросив к чертовой матери из головы больное колено, рвать до следующей станции, как бы она ни называлась. Чтобы успеть до освещенного и людного перрона раньше, чем пронесется по твоим ребрам безжалостная колесница прогресса (хе-хе, сильно сказано?!). И если это тебе удастся, во что мы не верим, то, возможно, там, на станции, какие-нибудь добрые люди вытащат тебя, отходят нашатырным спиртом, уложат на прохладный цемент под мраморную колонну и вызовут постового мусора Голосраченко, и тот заберет тебя, например в вытрезвитель, где будет холодная вода, где будет много ни в чем не повинных мужчин и где на вопрос «место работы» ты сможешь ответить разве что «канцелярия господа Бога»…
И ты налегаешь на ноги, фон Ф., начинаешь бежать, хотя ежесекундно тебе кажется, будто слышишь роковой грохот за спиной или что уже слепят тебя убийственные встречные прожектора, поэтому утомленные ноги твои подкашиваются. Лайф ин зе фэст лэйн, как говорят наши братья американцы. Бег ради жизни. Если это немощное переваливание можно назвать бегом. Если это гадкое мерзостное существование можно назвать жизнью. А правильнее будет сказать так: немощное запыхавшееся переваливание ради гадкого мерзостного существования.