— Он.
— А скажите-ка мне, господин клинский мещанин, — обратился Пётр к разведчику, — для чего полиции в день бегства понадобились вдруг трубочисты? Печь где-то засорилась?
Тот подумал секунд тридцать, потом ахнул.
— Боже мой, неужели? Но ведь это же невозможно!
— Отнюдь! На Ростопчина очень даже похоже.
— Тщеславный безумец! Он же весь город спалит!
Батырь недоумённо слушал этот диалог и, наконец, рассердился.
— Эй, ваши благородия, так-растак! Объясните простому человеку, чего вы поняли!
Ахлестышев наклонился к приятелю и сказал вполголоса:
— Трубочисты, скорее всего, нужны для закладки в печи взрывных зарядов.
— Да ну! А пошто?
— Чтобы дома загорелись.
— Не могёт быть!
— Могёт, Сашка, ещё как могёт. Ты только представь: огромный город. Пустой. Власти все убежали. Дома стоят без прислуги, лавки без сторожей. И полиции нет.
— Ух ты! — впечатлился налётчик. — Меня бы туда!
— …Придут французы, среди них тоже полно всякого сброда. Такое начнётся! И никто ни у кого отчёта потом не потребует — война! А тут Лешак со своими людьми. Чуешь, чем пахнет? Полагаю, власти оставляют уголовных для диверсий.
— То-то этот гад бельмастый попользуется, — с завистью сказал Саша. — Уж он не растеряется, пограбит на совесть. Будет им диверсия!
— Кому, французам? — рассердился офицер. — Там вояки такие, что всю Европу в повиновение привели. А уж вашего Лешака… Это получится диверсия против мирных обывателей!
— А Ростопчину всё равно, для него люди быдло, — пояснил Ахлестышев. — Лишь бы вышли беспорядки. Глядишь, и из французов кого зацепят. А так, конечно, своих обчистят. Сгорит полгорода, и множество людей погибнет, а графу — патриотический поступок!
— Пётр Серафимович, я правильно понял ваши догадки? Ростопчин дал задание полицейским чиновникам устроить в Москве партизанскую войну. Руками уголовных. Так?
— Очень похоже, что так. А Яковлев, сволочь, под шумок и сам пограбит. В свободное от партизанской войны время. Имея в подручных Лешака, и карт-бланш от правительства на вседозволенность. Представляете, что будет?
— Петь… — нерешительно начал Батырь. — А как бы и нам тоже… в этой… как её?
— В партизанской.
— Во! В партизанской войне поучаствовать. А? Такой случай! Заходи в любой дом и бери что хошь!
— Французы вот-вот явятся, недолго твоё счастье продлится.
— А! Французы — пустяк; я их не трону, а они меня. Москва большая, на всех хватит. Там такая суматоха! Васька Безносый сказал: драпает народ. Все заставы забиты. И баре, и дворня, и купцы с мещанами. Раненых страсть сколько в Москве оставили, так те пешком уходят, чуть не ползком. А пожарные ещё вчера сбежали, и трубы увезли.
— Трубы увезли? — поразился Ахлестышев. — Да… Я прав в своей догадке. Всё, конец Москве!
— Негодяй! Ему лавры Нерона покоя не дают! — вскричал «клинский мещанин» так громко, что на них стали оглядываться. — Из-за амбиции погубить Первопрестольную! Мне надо срочно доложить об этом военному командованию!
— Военные раньше всех смылись, — утешил его Саша. — Наскрозь Москву прошли, обывательские повозки растолкали — и ходу. Только пятки сверкали!
Офицер смутился. Пётр добил его окончательно.
— А вы сами-то, господин шпион, с какой целью тут оставлены? Почему вас просто не поселили на какой-нибудь квартире, в партикулярном платье? Зачем такие сложности?
— Ну… так решило начальство. Мне поручено смешаться с уголовными и вести наблюдение за обстановкой в городе. Среди обывателей французы подозревают наших агентов, а среди этого сброда предполагается, что не станут. У меня и бумаги с собою. Замешан в воровстве и прислан сюда из Клина на дознание.
— Это что же получается? — возмутился Саша-Батырь. — Все здеся остаются, одни мы в этап идём? Не, я так не согласный!
— Успокойся, Саша, мы тоже задержимся, — ободрил силача Ахлестышев. — Зачем мне в Нижний плюхать? Чтобы меня там обрили и клейма на лице выжгли? Чёрта с два!
— Так ведь нас Яковлев не благословил. И секретного распоряжения, как вот про их благородие, тоже никто не сделал. Как же мы задержимся? Закуют по четверо в ряд, караул с боков и марш-марш! Или мы с этапа убегём? Примером, с ночёвки?
— Бежать, Саня, надо в самую суматоху. Тогда никакой караул не уследит. Семь сотен арестантов! Ты сиди пока тихо и слушайся меня во всём. Я скажу, когда пора настанет. А из замка выйдем да по Москве двинемся, тут и спроворим.
Налётчик довольно осклабился.