'Где-то я его видел'.
Услужливая память мигом выдала ответ: Филипп Медведь- бывший начальник УНКВД по Ленинградской области. Чаганов видел того на Октябрьской демонстрации, стоящего возле Кирова и что-то весело говорящего, показывая на их студенческую колонну. Оля, собиравшая слухи в управлении, рассказывала, что Медведя после покушения понизили в звании и послали в районный центр где-то в Средней Азии руководить милицией. Значит, начинает собирать компромат и на меня в том числе.
'Нет, не будет у нас с Ежовым никакого мира. Ежов не Ягода, покоя не ищет, и он не остановится, а будет воевать до последнего человека вокруг себя. Хитер, однако, ведь я третьего дня поверил ему, когда он расхваливал мой план создания центра дешифровки, предлагал работать дружно, сообща. А сам..., уверен, что он ещё и Новака из Нью Йорка выдернет, всяко лыко теперь пойдёт в строку'...
Костя, водитель моей эмки, машет с улицы и возвращает меня на минуту к действительности. Прыгаю на переднее сидение и снова проваливаюсь в болото плохих предчувствий.
'А может быть хватит ныть? Если продолжать держаться за свою версию- потеря памяти, подтверждённую, кстати, докторами, то Ежову не в чем будет меня обвинить. У Новака тоже с фактами негусто. Оля? Допустим самое худшее- установят, что она бывшая уголовница, по чужим документам устроившаяся в моё отделение. Хорошо- халатность налицо и что, Сталин, особенно после раскрытия мною 'военно-фашистского' заговора, обратит на это внимание? Никаких шансов. Скорее всего, в случае с Медведем сыграла свою роль злопамятность Ежова, возражавшего против слишком мягкого наказания руководства УНКВД по Ленинградской области по результатам расследования покушения на Кирова. Хочет вычистить кадры Ягоды из органов'.
Сворачиваем налево на Мясницкую и машина увеличивает скорость. Из-за туч показывается солнышко, заглянувшее вглубь кабины и заигравшее на никелированных ручках и кожаной обивке сидений. Чутко уловив смену настроений начальника, Константин, крепкий парень лет двадцати тоже веселеет.
-Товарищ Чаганов,,- водитель бросает быстрый взгляды на меня, продолжая контролировать дорогу, на которой хватало непуганых пешеходов.- а вот скажите, сумеют ли республиканцы удержать Мадрид?
'Хм, хороший вопрос... гражданина, а не квалифицированного потребителя: подумал сначала, что просить будет что-нибудь для себя'.
-Должны..., если, конечно, итальянские и немецкие войска не вмешаются.
-А мы?- После длинной паузы продолжает водитель.- Неужели не поможем испанским коммунистам?
-Положим, коммунисты в республиканском правительстве в меньшинстве, но если оно официально попросит о помощи, то, думаю, мы в помощи не откажем.
'Вот она, та мысль, что крутилась в голове, но всё время ускользала! Надо направить в Испанию группы радиоразведки: пора начинать собирать архив радиограмм потенциальных противников (немцев, итальянцев, испанцев), а может быть уже даже и расшифровывать какие-то. РВМ-1, конечно, в этом деле не помощник: быстродействие слишком мало, да и архитектура для дешифрации сообщений не подходящая. Тут нужна высокая скорость, по крайней мере, сто тысяч операций в секунду (операции простые и короткие, типа сравнение двух операндов, инкремент и так далее), с десяток процессоров, работающих в параллель и большая память, позволяющая хранить всё сообщение и небольшую программу обработки. Вот сейчас всё встало на свои места: нужна многоядерная ЭВМ с уменьшенным набором инструкций и памятью в пару килобайт, работающую на той же частоте, что и процессоры. Хе-хе, феррит-диодная логика, однако... ни транзисторная, ни ламповая- не пляшет, по разным, впрочем, причинам'.
Костя вопросительно смотрит на меня. Не заметил как приехали: машина стоит на стоянке такси у Октябрьского вокзала, её обступили суетящиеся пассажиры.
Открываю дверь машины и машу рукой обрадовавшемуся Курчатову, оттёртому толпой в сторону.
Увидев форму ГБ впередистоящие делают шаг назад. Выхожу из передней двери и открываю заднюю, пропуская ленинградского гостя вперёд.
-Костя, в Старомонетный, дом 31.- Поворачиваюсь к Курчатову.- Что случилось, Игорь Васильевич?
-Не знаю даже с чего начать, товарищ Чаганов,... вы слышали о том, что случилось на мартовской сессии Академии наук?- Он с облегчение вытягивает свои длинные ноги вперёд и испытыюще смотрит мне в лицо.
'Что могло случиться? Переругались из-за денег, должностей и квартир'?
В течение следующих десяти минут Курчатов сжато и доходчиво обрисовал ситуацию. На сессии руководство академии решило устроить показательную выволочку академику Иоффе за 'недостатки в работе по оказанию помощи промышленности'. Ему припомнили провал с 'тонкослойной изоляцией', обвинили в низком уровне теоретической работы в небрежности при проведении экспериментов. В авангарде обвинений шли давние недоброжелатели руководители Государственного Оптического Института академики Дмитрий Рождественский и Сергей Вавилов. Но самое неприятное было в том, что к ним присоединились ученики Иоффе: Ландау и Лейпунский, отправленные им на вольные хлеба поднимать Харьковский физтех. Особенно отличился Ландау, сообщивший собравшимся, что 'Иоффе насаждает в советской физике хвастовство и самодовольство'.