За нами пристраивается мощный верзила в форме, скучавший до этого у двери. Втроём спускаемся вниз, выходим мимо еще одного 'блок-поста' во внутренний двор, ускорив шаг, под лёгким снежком пересекаем его и заходим в ту самую дверь, в которую при мне 'два красивых охранника' заводили две недели назад бывшего начальника УНКВД Медведя.
'Чего это он меня сюда привёл'?
-Со мной...- Небрежно бросает генеральный комиссар госбезопасности подскочившему со стула вахтёру проходя мимо.
'А уверенно он тут ориентируется в этом лабиринте. Когда успел'?
Мы с 'верзилой' с трудом поспеваем за Ежовым, который по узким коридорам и лесенкам этого новодела (внутренняя тюрьма была построена в конце двацатых годов и была соединена эстакадами на уровне второго этажа с корпусами по Фуркасову переулку и улице Дзержинского).
-Стой! Лицом к стене!- Голос конвоира прозвучал в замкнутом пространсте длинного узкого коридора как гром.
У левой стены обессиленно опираясь на нее лбом стоял арестант в мятой гимнастёрке без знаков различия и в синих галифе с тёмными потёками вдоль штанин. Под левым глазом знакомого лица наливался синевой крупный фингал. Скосив его на шум наших шагов, чуть вздрагивает и тихонько стонет. Миновав арестанта, Ежов резко на каблуках поворачивается и испытующе смотрит на меня. Повернув голову к Медведю, чуть не втыкаюсь в наркома.
-Сюда,- торжествующе командует Ежов и тянет на себя одну из дверей.
Та немедленно открывается и мы втроём оказываемся в небольшой комнате-допросной, судя по скромной обстановке: стол с вмонтированным электрическим звонком и два стула, все намертво прикрученные к полу болтами и тусклая лампочка под потолком. С одного из стульев поднимается бледнолицый в свете лампы лейтенант и равнодушно смотрит на меня почти бесцветными глазами.
-Садись, Чаганов,- нарком кивает на свободный стул напротив лейтенанта.- и ты, Федорчук тоже.
Ежов подходит к столу, встаёт между нами (наши глаза между мной сидящим и им стоящим- на одном уровне) и открывает картонную папку.
-Ты же понимаешь, Алексей,- как бы даже извиняющимся тоном, но с издевателькой ухмылкой произносит он.- начальник спецотдела- должность высокая, абы кого не назначишь. Тут всё семь раз проверить надо.
Ежов начинает неторопливо перелистывать страницы в уже довольно пухлом (моём?) деле, изредка бросая на меня короткие взгляды.
-Ты знаком с Медведем?- Чёрные глаза наркома упираются в мои.
-Лично- нет, видел как-то на демонстрации на Дворцовой площади.
-А вот...- Начинает с улыбкой Ежов (вдруг в допросную врывается раскрасневшийся Шапиро) и, выходя из себя от этого вторжения, кричит.- В чём дело? Я занят.
-От Поскрёбышева звонили... срочно... на Ближнюю дачу.- Голос секретаря прерывается шумными вдохами.
Ежов переводит вопросительно-недоверчивый взгляд на меня. Делаю лицо 'никаких комментариев'.
-Федорчук, покажешь ему показания Медведя,- быстро принимает решение он.- потом дашь ему бумагу, карандаш, пусть пишет объяснительную. Я скоро буду.
Хлопает дверь, оставляя нас с Федорчуком в допросной одних. Лейтенант морщится от громкого звука, затем переводит взгляд на мои петлицы, работа мысли отражается на его челе в виде дополнительной морщины.
-Пожалуйста, товарищ Чаганов, читайте.- Приняв решение Федорчук облегчённо вздыхает.
'Та-а-к... что тут у нас. Показания Медведя. Такой-сякой Ягода приказал оформить Чаганова сотрудником НКВД задним числом с ноября месяца. И это всё? Весь компромат? Зачем Медведь это сделал? Сознался начальник отдела кадров, что оформлял мне документы? Знал, что Ягоды нет в живых и захотел на него свалить свою вину. Может быть, так как судьба Ягоды- секрет полишинеля. Но зачем его было избивать? Тогда выходит что приказ отдал всё же Ягода, а Медведь упорствовал, не хотел признавать себя сообщником заговорщика. В любом случае, ко мне какие претензии? Я точно помню, комиссар Борисов предложил мне стать внештатным сотрудником Оперода для охраны товарища Кирова в ноябре 1934 года. Числа не помню, давно было. Или Ежов выстраивает цепочку Ягода- Медведь- Иван Иваныч (начальник отдела кадров)- Борисов- Чаганов. Трудновато будет без Борисова и Ягоды. А интересно, что ещё там в папке'?
Будто почувствовав мой интерес к другим документам в папке, Федорчук поспешно захлопывает её, завязывает тесёмки и выдаёт мне стопку листов писчей бумаги и химический карандаш.
-На чьё имя писать объяснительную?
-На имя товарища Ежова.- Лейтенант для верности кладёт руку на папку, не имеющую ни номера, ни каких-либо других пометок.