— Мне и без экспертизы всё ясно.
Грибин окончательно убедился, что Шадрин-старший прочитал всю комбинацию КГБ. «Может, мне, действительно, пора на пенсию», — без жалости к самому себе подумал он.
Прежде, чем окончательно покинуть квартиру, Грибин спросил:
— Кто же, по-вашему, её написал?
Шадрин-старший равнодушно пожал плечами..
Грибин открыл дверь и, стоя уже в проёме, оглянулся и очень тихим, не для посторонних, голосом сказал:
— Иван Алексеевич, Вы же понимаете, если подтвердятся худшие опасения по поводу Виктора, — худшие для нас, не знаю, как для Вас — то всей Вашей карьере придёт конец?
— Конечно, я же не мальчик.
— До свидания.
Грибин и Жечков уже спускались по лестнице, когда Шадрина, вдруг, прорвало:
— Когда Виктору было лет четырнадцать, он спросил у меня, чем я, на самом деле, занимаюсь в армии? И тогда я ему сказал: «Сынок, обещай мне, что ты никогда больше не будешь задавать мне этого вопроса». Он спросил: «Почему?». «Потому что, — сказал я — если ты, действительно, не будешь ничего знать о моей работе, тебе не придётся лгать, когда, не дай Бог, кто-то станет допытываться обо мне».
— Надеюсь, Виктор понял Вас тогда, — спускаясь по пролёту лестницы, ответил Грибин.
Выйдя из подъезда, Грибин и Жечков шли к своим служебным «Волгам» в полном молчании. Первым его нарушил Жечков:
— Что это за открытка?
— Забудь.
— Но это же очень важно для расследования. Вне зависимости, кто её послал, она даёт нам нить.
— Ничего она нам не даёт
— Что в ней написано?
Грибин достал из внутреннего кармана плаща открытку и «прочёл» Жечкову:
— «Федоссев — старый дурак», — вот что в ней написано.
После этого он разорвал открытку надвое и положил обрывки в карман.
— Надеюсь, я не испортил Вам субботы, — извинился Грибин.
— Напротив, это была очень полезная беседа.
— И что Вы из неё вынесли?
— Об исчезновении сына Шадрин знает больше, чем мы.
— Ты считаешь, он ведёт нечестную игру?
— По всей видимости, да.
Грибин нырнул на заднее сиденье своей «Волги», даже не попрощавшись с Жечковым.
Всю дорогу до площади Дзержинского он думал о своей ошибке с открыткой. Во всей этой неудавшейся комбинации он исходил из одного, простого предположения. Если за исчезновением Шадрина стоит измена, он обязан был каким-то образом попрощаться со своими родителями. Он не мог не понимать, что исчезает навсегда и никогда в этой жизни больше не увидит ни отца, ни матери. В этом предположении Грибин не сомневался. Пусть не открыто, пусть намёком, — он должен был их предупредить. Почему же его отец молчит об этом? У Грибина тоже был сын, и тоже работал в КГБ. И он поставил себя на место старшего Шадрина. Как бы он сам себя повёл, окажись его сын под подозрением в измене? К своему стыду, Грибин был вынужден самому себе признался, что в подобной ситуации он тоже не стал бы топить своего сына.
Не стал бы топить своего сына…
В отличии от Грибина, Геннадий решил на оставшуюся часть этого субботнего дня совсем выбросить Шадрина из своей головы. Вечером, вместе с женой Тамарой они планировали пойти на концерт в новой, только что отстроенной Олимпийской деревне. Билеты на этот престижный, закрытый концерт не продавались. Попасть на него можно было только по специальным пригласительным открыткам, которые на входе ещё дополнительно сверялись со списками. Жечков получил эти открытки, можно сказать, по блату от знакомого директора магазина, который, в свою очередь, хотел «иметь связи» в прокуратуре. Поскольку ничего криминального в этом не было, Геннадий принял этот подарок, и теперь они с Тамарой с нетерпением ждали, как вечером они впервые вживую увидят настоящих звёзд советской эстрады.
Этот концерт называли «пробником»: оргкомитет Олимпиады проверял техническую готовность зала на 500 мест к проведению мероприятий культурно-развлекательной программы для зарубежных спортсменов, а так же отрабатывалась техника телевизионной трансляции. Таким образом, сами того не зная, Геннадий и Тамара оказались счастливыми зрителями звёздного концерта.
У дверей нового концертного зала выстроилась длинная очередь с вожделенными пригласительными билетами в руках. На входе каждый зритель называл свою фамилию, а контролёр, сверив её со списком приглашённых, уже надписывал на билете номера ряда и места в зале. Невольно прислушиваясь к звучавшим в очереди разговорам, Геннадий и Тамара не верили своим ушам. На концерте должны были выступать Дмитрий Гнатюк, София Ротару, «Самоцветы», Тынис Мяги, Валерий Леонтьев, Роза Рымбаева… Было такое впечатление, словно этим вечером в Олимпийскую деревню вызвали всю советскую эстраду. Но главным, о чём то и дело шептались зрители, было, конечно же, ожидаемое всеми выступление Аллы Пугачёвой.