В это время лысый вновь включил телевизор, на экране появился эстонский певец Тынис Мяги с модной этой весной песней про Олимпиаду и на словах «королевы плавания, бокса короли» снова погас.
— Ничего не понимаю, — выключив телевизор, разочарованно сказал лысый.
Чего он не понимает? — недоумевал про себя Жечков. Что ему надо-то от этого телевизора? Если он что-то ищет, то зачем тогда включает и выключает его?
Тем временем, техник с фонарём на лбу поделился с коллегами результатами своих изысканий:
— По трубе идёт минус.
— Такая хрень в каждом доме, — успокоил его лысый. — Какой-то местный Кулибин от розетки кинул массу на трубу, чтоб за электричество не платить.
Всё-таки, КГБ — это отдельная цивилизация, — сделал вывод Жечков и перешёл во вторую комнату. Обстановка в ней была более интимной. Двуспальная супружеская кровать, рядом дорогая стереосистема с большими напольными колонками. Внушительная стопка грампластинок. Жечков надел перчатки и стал перебирать коллекцию виниловых дисков. Как человек далёкий от меломании из сорока двух пластинок он увидел на конвертах лишь два знакомых ему названия — «Deep purple» и «Rolling stones». Ещё он знал «Smokie» и «Beatles», но их почему-то в коллекции Шадрина не было. Зато были какие-то «Юрияхип», «Моторхед», «Свит» и много других, незнакомых ему групп.
В изголовье кровати висела маленькая полка с книгами. Протянув руку за книгами, он, вдруг, вспомнил, что уже неоднократно нарушил инструкцию чекистов не трогать ничего без разрешения. На всякий случай, он посмотрел в прихожую и, убедившись в отсутствии контроля, приступил к изучению книг. Почти все они были на английском языке. Судя по количеству формул внутри, речь в них шла о математике. Последней на полке стояла книга в самодельном переплёте, сделанная кустарным способом. На полях многих страниц от руки, карандашом были сделаны пометки, возможно, самим Шадриным.
Услышав приближающиеся шаги, Жечков, неожиданно для самого себя, повинуясь спонтанно возникшему желанию, быстро засунул эту книгу во внутренний карман своего плаща и сразу же принял вид простого созерцателя.
«От них не убудет, пусть сначала с телевизором разберутся. В конце концов, я — следователь.» — заключил он.
Не обследованными оставались туалет и ванная. Изучение туалетных тайн он решил предоставить техникам КГБ, которые, несомненно, возьмут там пробы воды и изучат состав туалетной бумаги, а вот в ванную комнату всё же стоило заглянуть. И он не ошибся: там его ожидал сюрприз.
— В ванной комнате вы ничего не трогали? — громко спросил он у техников.
— Всё как в музее, — ответил ему голос из первой комнаты.
На полу, под раковиной стоял голубой пластиковый таз с замоченным в стиральном порошке бельём. Сквозь мутную жижу проступали воротники голубых и белых мужских рубашек.
Будучи холостяком, Жечков однажды вот так же оставил на несколько дней в стирке свою одежду, и с тех пор он знал, что так делать нельзя. Длительный контакт с «Лотосом» разъел краситель ткани, и одежду пришлось выкинуть. Шадрин холостяком не был, а его жена, как и все хозяйки не могла на два дня (у друзей на даче они планировали гостить до понедельника) оставить белье в порошке. Может быть, она неумёха? — подумал он и сам же отмёл это предположение. В тридцать два года Марина Шадрина имела десятилетний опыт супружеской жизни, к тому же она вырастила дочь — нет, не знать таких азов женского хозяйства она не могла!
Интересно, — задумался он — обратил ли внимание на этот таз Федосеев или его люди? Жечков припомнил, как, спускаясь по лестнице после встречи с родителями Шадрина, Федосеев поведал ему об одной странной детали: спустя буквально три или четыре с момента исчезновения сына к нему в квартиру пришла его мать и деловито забрала из холодильника несколько банок с домашними соленьями. Такое поведение родителей Шадрина показалось КГБ странным. Жечков согласился тогда с Федосеевым, он тоже считал это действие неадекватным ситуации. Однако, про таз с бельём Федосеев ничего не сказал. Почему?